Я жива и спрашиваю себя — зачем в моей жизни были эта красная шляпа и эти белые носки?
[1948]
Сойка
Сойка заверещала с самого утра. Когда открывали ставни, она взлетела с нижней ветки сосны, но потом вернулась обратно — во время завтрака было слышно, как она хлопает крыльями.
Младший брат встал из-за стола со словами: «Надоела она мне!»
— Пусть себе, — ответила бабушка. — Она птенца ищет. Он вчера из гнёздышка выпал. Она тут до самой ночи всё летала, ничего понять не могла. Хорошая мать. С самого утра снова хлопотать стала.
— Откуда ты всё знаешь, бабушка! — удивилась Ёсико.
Бабушка была подслеповата. За исключением пиелонефрита, случившегося у неё около десяти лет назад, никакими другими серьёзными болезнями она никогда не страдала, но из-за катаракты, которую она заработала ещё в молодости, сейчас она едва-едва видела одним левым глазом. Чашку и палочки нужно было подносить ей к самому носу, чтобы она увидела их. И хотя она передвигалась на ощупь по дому, в сад она одна не выходила. Бывало, бабушка стояла или сидела перед стеклянной дверью. Она подносила растопыренные пальцы к глазам, пытаясь разглядеть сквозь них, что происходит на освещённой солнцем улице. Она вкладывала в этот взгляд все жизненные силы, которые ещё оставались в ней.
В эти минуты она внушала Ёсико ужас. И вместо того, чтобы окликнуть её из-за спины, Ёсико скрывалась в дом.
Ёсико была поражена, что слепая старуха только по одному тому, как поёт сойка, сумела определить, что происходит — будто бы видела всё своими глазами.
Когда Ёсико прошла на кухню, чтобы вымыть оставшуюся после завтрака посуду, сойка сидела на крыше соседского дома.
Во внутреннем садике рос каштан и несколько деревьев хурмы. Ёсико посмотрела на деревья и увидела, что на улице моросит. Дождь был таким мелким, что капли можно было различить только на фоне густой листвы.
Сойка перелетела на каштан. Сорвавшись с него и почти коснувшись земли, она снова вернулась на дерево. При этом она кричала не переставая.
Сойка не хотела улетать. Наверное, оттого, что её птенец был где-то поблизости. Её беспокойство передалось Ёсико. Она вошла в свою комнату. Нужно было приготовиться к предстоящему дню. Днём родители собирались привезти мать её жениха.
Сидя перед зеркалом, Ёсико обратила внимание на белые пятнышки под ногтями. Всегда считалось, что это к подарку, но в газете было написано, что такие пятнышки вызываются недостатком витамина С или ещё там чего. Ёсико накрасилась с удовольствием. Брови и губы выглядели привлекательно. Кимоно тоже сидело вполне ловко. Сначала она хотела кликнуть на помощь ту женщину, которую она звала матерью, но потом решила, что лучше оденется сама.
Родители Ёсико состояли в разводе. Они расстались, когда Ёсико было четыре года, а её братику — два. Формальной причиной развода послужило то, что мать одевалась чересчур шикарно и тратила деньги напропалую, но Ёсико чувствовала, что истинная причина лежала намного глубже.
Когда брат был ещё совсем маленьким, он притащил откуда-то фотографию матери и дал отцу. Тот ничего не сказал, только лицо его сделалось злым, и он порвал фотографию на мелкие кусочки.
Когда Ёсико исполнилось тринадцать лет, у неё появилась новая мать. Позже до Ёсико дошло, что в течение десяти лет отец жил холостяком. Мачеха была хорошей женщиной. В доме продолжалась спокойная жизнь.
Когда брат поступил в колледж и переселился в общежитие, его отношение к мачехе заметно изменилось. «Послушай, сеструха, я виделся с нашей матерью. Она вышла замуж и живёт теперь в Адзабу. Знаешь, какая она красивая! Очень мне обрадовалась».
Ёсико промолчала. Только сильно побледнела, и руки у неё задрожали.
В комнату зашла мачеха. «Хорошо, что сегодня ты увидишь свою родную мать. Успокойся, ничего страшного в этом нет. Я всегда знала, что этот день обязательно наступит. Не бойся, всё будет хорошо». Сама же мачеха выглядела уставшей и осунувшейся. Вся она была какой-то маленькой, и Ёсико подумала о ней с сочувствием.
Тут брат вдруг вышел из комнаты. Ёсико захотелось ударить его.
«Ёсико, прошу тебя, не говори ему ничего. Всё равно никакого толку не будет», — тихо проговорила мачеха. Ёсико заплакала.
Отец велел брату жить дома. Ёсико надеялась, что на том всё и закончится, но отец с мачехой отселились от них.
Ёсико стало страшно. Будто дикая, жуткая сила валила и пригибала её. Ей казалось, что отец ненавидит своих детей — потому, что они кровно связаны с матерью. А её брату передалась отцовская необузданность. Вместе с тем Ёсико отдавала себе отчёт, как одиноко и печально жилось отцу те десять лет между двумя браками.