Все события были такими резкими и неожиданными, прокручивались, словно в карусели. Я и не знала, что думать.
Через минут так десять ворвался в мои покои какой-то мужлан, о происхождении которого и думать не приходилось. Я аж вздрогнула, маленько вскрикнула и начала прикрываться, но старалась не подавать вида, что выходило у меня неудачно. Тогда-то я и поняла, какому ремеслу вынуждена буду учиться. Мужчина тот ко мне подошёл и молча стянул мои скромные одежды. Что было дальше, я, ввиду врождённой скромности, не очернённой даже издержками профессии, рассказывать стесняюсь, но творил со мной тот господин вещи нечестивые и богомерзкие.
На этом Лютеция замолкла и приоткрыла мокрые от слёз глаза. Ей виделись картины беззаботного детства, когда отец был жив, а кустарники олеандра в саду у дома распускали свои насыщенно-розовые, яркие и вдохновенные цветки, не беря ничего взамен.
Отец Антонио внимал каждому слову грешницы, и внезапное окончание истории несколько его озадачило.
- Дочь моя, я вас слушаю, - молвил он, запинаясь.
- Извините, отец, мне тяжело вспоминать и переживать те ужаснейшие моменты. Но я продолжаю. Долгие годы жила я у синьоры Пелагатти. За это время моя дружба с соседкой переросла в нечто большее, и в моменты скуки и грусти мы развлекались, вытворяя друг с другом вещи более грязные, нежели наведывавшиеся к нам распутники. Я не понимала, как выбраться из сей печальной ситуации. Минуло шесть лет, и дверь, через которую проходило множество отвратных моему сердцу мужчин, приоткрыл юноша, старший меня не более, чем на два года. Звали его Жанкарло. Это милое сердцу имя я не могу вспоминать без улыбки. Юноша сразу влюбился в меня и предложил уехать с ним в Рим. Я, конечно, согласилась, ведь любая авантюра в моём случае не была губительна и давала глоток свежего воздуха распутной женщине, какой я стала в четырёх душных и запятнанных грехом стенах.
Жанкарло не обманул, и уже через месяц мы придавались любви в нашей прекраснейшей столице. Но родственники моего спасителя были не рады такому выбору сына. Посему юноша меня бросил, отстегнув, однако, немалую сумму, которой мне хватило на пару месяцев. А после на мою ручку нашёлся новый кандидат. Видимо, моя деревенская простота приманивала изголодавшихся по невинности прожжённых кутил.
Павший на моё свежее тело не сильно меня привлекал, но денег у него было много, потому я бросилась к нему в объятья при первом же удобном моменте. Просперо был старше меня на тридцать два года. Причём к своим годам он сохранился не лучшим образом, но я всячески изображала искреннюю любовь (тогда я уже умела это делать). Когда я в очередной раз ублажала Просперо, старик не выдержал того потока моих умелых ласк, и сердце его остановилось. Детей Просперо не имел, так что в двадцать лет я осталась богатой наследницей.
Лютеция вновь остановилась, опустила голову и повернулась в сторону решётки, из-за которой доносилось глубокое дыхание священника. Лютеция устремила взор в пробелы между прутьями, но не сразу поняла, что такой же взгляд обращён на неё.
Послышался скрип открывающей створки конфессионала, тяжёлые, затем бодрые шаги, а следом – затишье. Внезапно дверь сбоку от Лютеции отворилась, и пред сейчас настороженными серыми глазами девушки предстал католический священник лет тридцати пяти.
Мужчина помедлил, разглядывая стан поведавшей жизнь красавицы. Как только он начал подходить, Лютеция вскрикнула, широко раскрыв глаза, словно перепуганная от появления в непосредственной близости кота птичка в клетке, откуда ей больше не выбраться. Тогда действия священника стали увереннее и резче. Антонио заслонил своим мощным телом божий свет, с силой поднял веера батистовых юбок, склонил голову более не сопротивлявшейся жертве и поцеловал её в олеандровые24, приоткрывшиеся в ожидании губы. Далее он навалился всем телом на грешницу, загнав девушку в тёмный угол исповедальни и затворил остававшуюся до этого открытой дверцу.
Это был не первый подобный случай.
2.07.2019 год.
Сирена ада
Сквозь галловые25 кованые решётки, украшающие стрельчатые арки католического монастыря, проникал утренний свет июльского солнца. Сестра Габриэлла, ласкаемая лучами зари, распростёрлась по белой простыне, на кровати раухтопазного26 цвета. Опомнившись, монахиня встала и, мигом собравшись, суетливо направилась на хваления.
***
Юный бутон, окутываемый гагатовым27 полотном, проведший часы в незамысловатых хлопотах, скользнул, словно по дуновению ветра, в ставшее привычным место, - каменный ледяной подвал средневекового монастыря, куда не просачивалась ни толика света. Габриэлла ступила на влажный пол, спустила многочисленные одежды и присела, устремив от природы смуглое лицо к полуразрушившемуся столбу. Сложив руки в молитве и обратив блаженные карие глаза к уходящему во тьму потолку, Иезавель начала шептать латинские фразы. Всё её существо содрогалось, пронизываемое неизвестной силой. На помутневших глазах выступили хрустальные слёзы. Бальзаминовые28 губы её походили на иссохшую и потрескавшуюся от недостатка живительных капель воды африканскую почву. Достигнув высшей степени экстаза, она рухнула на белокаменные плиты импровизированного алтаря. Вскоре Габриэлла пришла в себя и поспешила удалиться.
***
- Сестра Габриэлла! Сестра Габриэлла! – кричала запыхавшаяся монахиня.
- Да, сестра Антония? – обернулась на зов мирно шагающая девушка.
- Где вы были сегодня после обедни?
- Собирала цветы для алтаря.
- Но у вас не было цветов с собой, когда вы вошли в монастырь!
- Я уже положила их на алтарь... Сестра Антония, вы следите за мной?
- Нет... Но вы так часто стали пропадать, не понятно, куда.
- Ох, избавьте меня от ваших подозрений!
- Извините, я не хотела вас обидеть… - проговорила тридцатилетняя монахиня, искренне раскаиваясь.
- Всё хорошо, я не в обиде на вас, дорогая сестра, - безрадостно улыбнулась Габриэлла.
***
- Как же я люблю тебя! Ты моё небо, ты – мой ангел, ты – мой отец и моя мать! – восклицала, забываясь, Габриэлла.
Она нежилась в горячей постели, в келье, наполняющуюся холодным лунным свечением. Бледные полосы нежно ложились на её искушённое лицо. Глаза, полуприкрытые шторками век говорили об отстранённости, вызванной проявлением нечестивой любви.
- Я хочу, я так хочу тебя!..
Её трясло изнутри. Вздохи походили на отчаянные крики.
- Папочка не хотел, чтобы мамочка знала…
Габриэлла уходила в беспамятство, и язык заплетался во время произнесения отрывистых фраз, отголосков прошлого, доносящихся из глубин сознания. Она облизывала потрескавшиеся губы.
- Ты знаешь, ты знаешь, как я люблю тебя… Я твоя…
Внезапно в келью ворвалась сестра Катарина. Представшее перед ней зрелище шокировало робкую девятнадцатилетнюю монахиню, что та, закрыв лицо руками, как бы стараясь не осквернять собственные мысли и чувства, отвернулась и убежала прочь.
Габриэлла, не слыша ни единого шороха, погружалась в сладостную дьявольскую обитель, всё больше и больше разжигая в сердце губительный огонь.
***
Немного погодя в комнату возвратилась Катарина, но уже вместе с матерью-настоятельницей. Увиденное повергло честных женщин в состояние аффекта. Обнажённая Габриэлла сползла на пол и, задыхаясь в адской истоме, граничащей с неуловимой экзальтацией, шептала бредовые плохоразбираемые слова, выкрикивала непристойности, активно совершая соблазнительные телодвижения, пластичности которых позавидовала бы любая исполнительница сабара.
- Габриэлла! – осмелилась наконец вымолвить неуклюже подбежавшая к девушке игуменья, - Что вы творите? Такое не дозволено монахине! Как вы смеете?!
- Она одержима, она не слышит вас, - тихо сказала, чуть не плача, сестра Катарина, оставаясь стоять в дверном проёме.
- Видимо, ты права, - ответила настоятельница более спокойным тоном, лишённым первоначального негодования. Она пыталась удержать конечности девушки в одном положении хоть на секунду, но движения Габриэллы, казалось, только усиливались.