Но вот и долгожданная встреча. Она всё также улыбается мне. Она меня не забыла. Её волосы всё такие же кудрявые и пушистые. Её губы такие же пухлые, а глаза такие же проницательные. Она так прекрасна. Особенно её маленькая родинка на щеке, в уголке губ. Она о чём-то говорит. Её приятный сердцу голос отзвуком распространяется по всему моему существу. Это Она.
Я так робок с ней, потому что не могу иначе. Она задаёт тривиальные вопросы – без этого никуда. Она снимает верхнюю одежду и идёт на кухню. Мы сидим и пьём чай - мне хватило смелости предложить ей его. После – едим пирожные. Это так мило. Почему мы не виделись так долго?
Вдруг она неловко кладёт руку на моё запястье, секунда, и она одирает руку. Она смущена не хуже меня, но тут же, чтобы сгладить ситуацию, звонко смеётся. Это забавно, но я всё же остаюсь серьёзен. Может, это момент истины? Может, я должен наконец что-то предпринять?
Я предлагаю ей бутерброд с колбасой и огурцом. Она соглашается. Я достаю доску и нож с ингредиентами, заверяя её, что всё сделаю сам. Ведь я джентльмен.
Я педантично режу колбасу, но тут нож скользит по моей коже, оставляя кровавый след. Не следовало столько пить.
Жозефина подскакивает и пытается помочь мне, но я её резко отталкиваю. Я понимаю, что это невежливо, но нервы дали о себе знать.
Жозефина не унимается и стоит, словно статуя несравненной Гемеры. Её перепуганный взгляд немного льстит мне. Я даже чувствую возбуждение, видя её неуверенность.
Она подходит ко мне в очередной раз и что-то говорит, но я не слушаю её. Лишь любуюсь на изящную линию красных губ, которые дарят мне ту незабываемую улыбку.
Она в чём-то убеждает меня. Может, я успел наговорить лишнего? Я плохо помню это. Внезапно я толкаю её. Она с силой ударяется об стену и падает. Я наклоняюсь к ней и вижу слёзы на её чудесных глазах. Она закрывает лицо руками, но я хочу видеть эту картину полностью. Я отрываю руки с лица и разглядываю её эмоции, все мелкие движения, содрогания её обличия.
Жозефине это явно надоедает, и она решает встать. Я кладу руку ей на плечо и рывком сажу её на прежнее место. Мои глаза застилает пелена, и далее я вижу только брызги крови и её крик. Но так она кажется мне даже более привлекательной. Я аккуратно раздеваю её и с нежностью кладу её, ещё живую, на пол. Она не возражает. Я занимаюсь с ней любовью, такой, какой я её понимаю. Это были лучшие моменты в моей жизни. Но по окончании её тело уже не источает прежнего тепла. Она – моя Мариамна.
Теперь мне стыдно.
14.12.19 г.
Учитель
Павел Сергеевич, коренастый молодой человек с проницательным взглядом карих глаз, одиноко сидел в небольшой, рассчитанной на двоих, комнатушке детского лагеря «Подсолнух», читая труды зарубежных поэтов эпохи романтизма.
Ещё вчера, хмурым сентябрьским утром, Павел Сергеевич вместе с остальными учителями и учениками старших классов отправился в лагерь, где планировалось провести празднование юбилея школы. Весь день школьники резвились, занятые в придуманных учителями играх, и наслаждались красотой окрестностей.
Вечером, когда все присутствовавшие выбились из сил, прошло заключительное событие – награждение активных участников, представления учеников и долгожданный десерт. Павел Сергеевич, классный руководитель «Б» класса, был ведущим, отчётливо объявлявшим имена и фамилии учащихся своим по-отечески приятным голосом. Шестнадцатилетняя Иветта, слегка полноватая, бледная блондинка с короткой стрижкой, восторженно и безмолвно внимала речам учителя, и даже царящий в помещении гул не мог сбить её обострённый слух. Стеснительная и послушная школьница, будучи далеко не активной, не ожидала момента, когда имя могло быть названо. И на этот раз она также, как и всегда, была зеркально права. Её нежный девичий взор был прикован к прекраснейшему из всех мужчин, к её первой, кристально чистой любви. Иветта не знала его возраста, его семьи, его увлечений и даже характера, однако один невольно брошенный на неё взгляд возлюбленного мог заставить клокотать в ней наилучшие чувства, вызывая тем самым в юной девушке скованность, оборачивающуюся со стороны неё неловкими движениями и глупыми фразами. Иветта была чересчур закомплексованной, хотя сверстники не догадывались об этом, потому что видели в ней красивую и умную, но слишком тихую и зажатую одноклассницу с шелковистыми, густыми волосами, ясным нимбом опоясывающими её тонкое, чуть высокомерное лицо.
В мечтах Иветта часто видела Павла Сергеевича, общающегося с девушкой наравне, без каких-либо ненавистных ею условностей. С нетерпением школьница ждала уроков с любимым учителем, где также, как и сейчас, она с любопытством и восхищением слушала очередные истории, новые для девятиклассницы факты и кажущиеся забавными шутки, бросала благоговейный и полный доверия взор блестящих серых глаз на единственную в её короткой жизни любовь. Вся эта скудная информация составляла представление Иветты о Павле Сергеевиче, загадочном и галантном господине.
И вот, одухотворённое лицо окончило свою тираду, сошло вниз и скрылось в толпе. На сцене возникло сборище танцующих учениц; заиграла отталкивающая музыка.
***
Мрак открытого окна, из которого веяло вечерней прохладой, висел на стене чёрной тучей, будто лужа отвратительной кляксы на чистом невинном листе белоснежной бумаги.
Злосчастный торт ожидал своей неизбежной участи, но Иветта не могла съесть ни кусочка. Она встала с равнодушным видом и побрела из столовой в соседнее здание, в котором размещались «Б», «Г» и «Е» классы, а также их классные руководители.
Пройдя мимо других школьников, гуляющих по блистающей природной красотой территории лагеря, Иветта очутилась в полупустом, сохранившемся с советских времён блоке. Все присутствовавшие попрятались во временные убежища и готовились к заключающей вечер вечеринке.
Девочка, воспользовавшись кратковременным отсутствуем взрослых, словно призрак, не помня себя, зашла в проникнутую тишиной и спокойствием душевую, дабы смыть с себя пыль и грязь подходящего к своему логичному завершению дня. Ей было плевать на слова учителей, запрещающих мыться в ванной комнате, не использующейся в лагере последние десять лет по причине неисправности.
Иветта сняла сковывающие её тело греческой богини одежды и зашла в третью, считая от входа, кабинку, а вернее, выделенный из пространства боковыми перегородками закуток.
***
Павел Сергеевич, интуитивно взглянув на часы, заторопился прочь из столовой. Лакомство, возложенное на блюдо, совершенно не привлекало его. Он воспользовался занятостью остальных и мигом скрылся в темноте загородной местности.
Спустя пять минут учитель смиренно сидел за столом в глухой коморке, читая творения классиков. Вдруг, удовлетворившись сполна иностранными поэмами, мужчина встал и, покинутый увеселяющей Эвтерпой39, отправился в поисках новых наслаждений, которыми, по его мнению, могла послужить размеренная прогулка по благоухающему ароматом леса саду вблизи лагерного здания.
Когда Павел Сергеевич спускался по лестницу, то, сквозь навязчивую музыку, доносившуюся с улицы раздражающим эхом, услыхал по левую руку от себя шум бьющейся о плитку воды и был вынужден прервать свой так и не начавшийся променад. Любопытство и исполнительность – ведь учитель должен был проверить, что происходит - взяли верх над желанием отдыха.
Мужчина отворил дверь: повеяло прохладой. Павел затворил её, а после - строго прошёл вдоль по плиточному коридору. У третьей кабины он резко остановился, завидев боковым зрением искрящееся белизной юное тело. Иветта старалась безрезультатно прикрыть руками свои пышные, женственные формы. Оба мгновенно смутились.
- Извини, - тихо проговорил Павел Сергеевич, отвернувшись спиной к барышне.