Однажды она взяла с собой отца в поход по магазинам, но он был слишком нерасторопен. Они спустились в «подземку» — на станцию подземной железной дороги, похожей на огромную пещеру. Люди толпами вываливали из поездов и поднимались по ступенькам на улицы. С улиц они сплошным потоком спускались по ступенькам вниз и садились в поезда — черные, белые и желтые, перемешанные, точно овощи в супе. Вокруг кипело и бурлило людское море. Поезда с грохотом вылетали из тоннелей, проносились вдоль платформ и резко тормозили. Выходившие из вагонов пассажиры протискивались через толпы входивших, уши закладывало от гама, и поезд снова уносился в тоннель. Старый Дадли с дочерью сделали две пересадки, прежде чем добрались до места назначения. Он недоумевал, зачем люди вообще выходят из дома. У него было такое ощущение, будто язык завалился в желудок. Дочь проталкивалась сквозь толпу, таща Старого Дадли за рукав.
Они проехали и на поезде надземной железной дороги. Дочь называла ее «надземной». Чтобы сесть на поезд, им пришлось подняться по лестнице на высокую платформу. Старый Дадли перегнулся через перила, глянул вниз и увидел под собой стремительные потоки людей и стремительные потоки автомобилей. У него закружилась голова. Он схватился одной рукой за перила и бессильно осел на дощатый настил платформы. Дочь взвизгнула и оттащила его от края.
— Ты что, хочешь свалиться отсюда и разбиться насмерть? — закричала она.
Сквозь щель п пастиле он видел проносящиеся по улице автомобили.
— Мне все равно, — пробормотал он. — Мне все равно, разобьюсь я или ист.
— Пойдем, — сказала она. — Дома тебе станет лучше.
— Дома? — повторил он. Под ним ритмично мелькали автомобили.
— Пойдем, — сказала она. — Вон наш поезд. Мы еле поспеваем на него. — Они еле поспевали на все поезда.
Поспели и на этот. Они вернулись в многоэтажный дом и в квартиру. В тесной квартире было не уединиться. Из кухни вы попадали в ванную, а из ванной во все остальные смежные комнаты — и постоянно ходили по кругу, возвращаясь к отправной точке. У родного пансиона был второй этаж и цокольный, и река рядом, и деловой квартал напротив универмага… черт бы побрал этот ком в горле.
Сегодня герань выставили на окно с опозданием. В половине одиннадцатого. А обычно выставляли в десять пятнадцать.
В коридоре женский голос прокричал несколько неразборчивых слов; по радио передавали набившую оскомину заунывную песню из «мыльной оперы»; по пожарной лестнице с грохотом скатилось мусорное ведро. Дверь соседней квартиры громко хлопнула, и по коридору часто простучали каблуки. «Наверное, это негр, — пробормотал Старый Дадли. — Негр в начищенных до блеска туфлях». Он прожил у дочери уже неделю, когда рядом поселился негр. В тот четверг Старый Дадли стоял в дверях и смотрел на беговую дорожку коридора, когда в соседнюю квартиру вошел негр. Он был в сером костюме в тонкую полоску и коричневом галстуке. Четкая линия белого накрахмаленного воротничка под шеей. Начищенные коричневые туфли, в тон галстуку и коже. Старый Дадли почесал затылок. Он и не знал, что жильцы перенаселенных многоквартирных домов могут себе позволить держать слуг. Он хихикнул. Какая польза от негра в выходном костюме? Возможно, этот негр хорошо
знает окрестные леса — или хотя бы как добраться до них. Возможно, они поохотятся вместе. Возможно, найдут какую-нибудь реку. Старый Дадли захлопнул дверь и прошел в комнату дочери.
— Эй! — крикнул он.— Наши соседи держат негра. Наверное, он у них убирается. Как по-твоему, он будет приходить каждый день?
Дочь, заправлявшая постель, подняла на него взгляд.
— Ты о чем?
— Я говорю, наши соседи держат слугу — негра, щеголяющего в выходном костюме.
Дочь обошла кровать.