— Вы просто понимаете, что о таком ничтожестве, как Дармон, нельзя сказать ни одного доброго слова, — прорычал толстяк.
— Послушайте, — сказал Рейбер, — я приду сюда ровно через неделю и обосную, почему собираюсь голосовать за Дармона, — куда убедительней, чем вы со своим Хоуком.
— Хотелось бы послушать, — сказал парикмахер. — Поскольку, говорю вам, это невозможно.
— Хорошо, посмотрим, — сказал Рейбер.
— Только запомните, — проворчал толстяк, — ни одной общей фразы о демократии.
— Я не скажу ничего такого, что выше вашего понимания, — пробормотал Рейбер и тут же почувствовал себя глупо: не стоило обнаруживать свое раздражение. Толстяк и парикмахер насмешливо ухмылялись. — Увидимся в следующий вторник, — бросил Рейбер и вышел за дверь.
Ну зачем он, идиот несчастный, вызвался что-то им обосновывать? Доводы придется продумать — методично, один за другим. Он не умеет трепать языком без подготовки, как они. Конечно, очень хотелось бы. Очень хотелось бы, чтобы все доброхоты были не настолько благопристойными. Очень хотелось бы, чтобы Дармон жевал табак и небрежно сплевывал. Доводы придется тщательно продумать, то есть потратить время и силы. Ну а в чем, собственно, дело? Почему бы и не потратить? Он им всем в парикмахерской жару задаст, если хорошенько постарается.
К тому времени, когда Рейбер пришел домой, он уже мысленно набросал общий план своего выступления. И ведь нельзя было использовать пустые слова, громкие слова — то есть работа предстояла нелегкая.
Рейбер взялся за дело без промедления. Он работал до самого ужина и написал четыре предложения, которые все зачеркнул. Посреди ужина он встал, прошел к своему рабочему столу и поправил одну фразу. После ужина он вычеркнул правку.
— Что с тобой творится? — поинтересовалась жена.
— Ничего, — ответил Рейбер, — ровным счетом ничего. Мне просто нужно поработать.
— А я и не возражаю, — сказала она.
Когда она вышла, Рейбер сердито пнул разболтанную панель в низу стола. К одиннадцати часам вечера он исписал одну страницу. На следующее утро дело пошло полегче, и к полудню он закончил. Текст выступления казался довольно убедительным. Он начинался словами: «Народ выбирает своих представителей в органы власти по двум причинам, — и заканчивался так: — Люди, не способные критически оценить свои идеи, просто не имеют почвы под ногами». Рейбер решил, что последняя фраза получилась весьма эффектной. Вся речь, решил он, получилась достаточно эффектной.
Во второй половине дня он заглянул в кабинет Джекобса. Там находился Блейкли, но он почти сразу ушел. Рейбер прочитал свое сочинение Джекобсу.
— И что? — спросил Джекобс. — Чем, по-твоему, ты занимаешься?
Все время, пока Рейбер читал, он расставлял оценки в журнале успеваемости.
«Наверное, он сейчас занят», — подумал Рейбер.
— Обороняюсь от парикмахеров, — сказал он. — Ты когда-нибудь пробовал спорить с парикмахером?
— Я никогда не спорю, — сказал Джекобс.
— Это потому, что тебе такое невежество в новинку, — объяснил Рейбер. — Ты никогда с ним не сталкивался.
Джекобс фыркнул:
— Очень даже сталкивался.
— И что?
— Я никогда не спорю.
— Но ты же уверен в своей правоте, — настаивал Рейбер.
— Я никогда не спорю, — повторил Джекобс.
— Ну а я намерен поспорить, — заявил Рейбер. — Я хочу наловчиться говорить разумные вещи так же с лету, как они порют чушь. В таких спорах все решает быстрота реакции. Понимаешь, — продолжал он, — я не собираюсь никого обращать в свою веру. Я просто отстаиваю свою позицию.
— Понимаю, — сказал Джекобс. — Надеюсь, у тебя получится.
— У меня уже получилось! На, прочитай сам. Рейбер задался вопросом, бестолков ли Джекобс или же просто слишком занят сейчас.
— Ладно, оставь свою бумажку. И не трать нервы на споры с парикмахерами.
— Это надо сделать, — сказал Рейбер. Джекобс пожал плечами.
Рейбер рассчитывал подробно обсудить с ним свои доводы.
— Хорошо, я загляну попозже.
— Лады, — сказал Джекобс.
«Зачем я вообще приперся к нему со своим делом?» — подумал Рейбер.
Во вторник днем, собираясь идти в парикмахерскую, Рейбер нервничал и решил проверить действенность своей аргументации на жене. Откуда он знает, вдруг она и сама за Хоука? Всякий раз, когда он заводил речь о выборах, жена считала своим долгом сказать: «Если ты занимаешься преподаванием, это еще не значит, что ты все знаешь». Разве он когда-нибудь утверждал, что знает все? Возможно, к ней вообще не стоило обращаться. Но Рейбер хотел проверить, как изложенные на бумаге доводы воспринимаются на слух, произнесенные спокойным, непринужденным тоном. Текст не длинный, это отнимет у нее не много времени. Наверное, жене сейчас недосуг. С другой стороны, возможно, все услышанное произведет на нее впечатление. Вполне возможно. Он позвал жену.