Они встретили меня дома: отец и преподобный Иссэн. Матушка сказала, чтобы я шёл не к себе, а в комнату родителей. Там они и сидели, распивая чай и заедая его сладостями. Сказать по правде, я бы предпочёл более плотный ужин. День выдался не лучший, я до сих пор размышлял над тем, что увидел и услышал в усадьбе Ясухиро. Вкупе с утренней беготнёй и приключениями Мигеру, который сперва погиб, а после воскрес, это мучило меня хуже поноса.
Набить живот и лечь спать — всё, чего мне хотелось.
— Бездарность, — повторил отец. — Злоупотреблял сравнениями. Белые слёзы неба? Отвратительно.
Я навострил уши. Сонливость как рукой сняло.
— Я вспомнил, — отец налил себе ещё чаю. — Стихотворение рядом с убитым каонай. Тем, которого обнаружил я. «Пали на землю белые слёзы неба; скрип под ногами». Это его стихи. Иссэн-сан, полагаю, вы тоже помните?
Настоятель кивнул.
— Режущее слово, — отец взмахнул рукой, словно хотел разрубить кого-то пополам. — Он утверждал, что искусство меча и искусство стихосложения едины. Кирэдзи[14], говорил он, это удар, нанесённый в точно выбранный момент. Режущее слово делит трёхстишие на две части. Решающий удар делит поединок на схватку и победу.
— Вы правы, — согласился настоятель. — Я мало что смыслю в поединках. Но он злоупотреблял сравнениями, это правда. Мы часто спорили с ним на эту тему. Я был младше, я годился ему в сыновья. Удивляюсь терпению досточтимого Камбуна! Терпение было ему не свойственно, скажем прямо. Но при всей его вспыльчивости он ни разу не обругал меня.
— Что, — изумился отец, — даже не ударил?
— Что вы! Я тогда ещё не принял монашество, он вполне мог поднять на меня руку. Но нет, всегда выслушивал до конца, искал аргументы. Я не был единственным…
Улыбка отца вся состояла из горечи.
— Были, Иссэн-сан. Вы были единственным человеком, которого он выслушивал без ругани. Уж поверьте, я знаю, что говорю.
— Искусство меча? Режущее слово?!
Выгонят, подумал я. Вмешаться в беседу старших? Не испросив разрешения? Точно, выгонят.
— Твой двоюродный прадед был не в своём уме, — сегодня отец пребывал в хорошем настроении. А может, хотел, чтобы я присутствовал при разговоре, вот и пренебрёг наказанием за вызывающее поведение. — Он считал, что мы зря отказались от оружия предков. Я имею в виду заточенную сталь.
— Но фуккацу? Дар будды Амиды?
— Он полагал, что мы впали в заблуждение. Что будда требует от нас иного понимания, нежели то, к какому мы пришли. Что дар — испытание, которого мы не выдержали. Можно сражаться сталью, плетями, палками, кулаками. Это не имеет значения. Нельзя сражаться, если боишься убить врага. Фуккацу, не фуккацу — схватке надо отдавать всего себя, без раздумий и колебаний. Страх перед убийством? Страх за свою собственную жизнь? Два страха как один?! Общепринятую манеру ведения боя он называл предательством. Плевок в кодекс самурая, говорил он. Яма на пути воина[15].
Сегодня отец был разговорчивей обычного. Я бы сказал, что сегодня он был скорее бабушкой, чем отцом.
— Но ведь тогда фуккацу царило бы повсеместно! Наступил бы хаос!
— Не всякий поединок заканчивается смертью. И потом, думать о смерти — позор для самурая. А мы думаем о ней постоянно. Так считал твой прадед. Всем самураям, кто спорил с ним, он предлагал схватку на стальных мечах. Убитый продолжит жизнь в убийце, говорил он. А убийца, если он доблестно сражался, непременно попадёт в рай. В ад? Глупости! Откуда взяться аду, если ты бился со всей отвагой! В рай, только в рай! Или новое рождение самураем…
— Поединок? Я бы отказался!
— Все отказывались, — отец смотрел на меня, но видел кого-то другого: безумного прадеда или благоразумных самураев, не знаю. — На стальных мечах, деревянных, на плетях, на чём угодно — в конечном итоге никто не хотел сразиться с ним. Безумец Камбун не был сильнейшим бойцом в Акаяме, но он и впрямь отдавал схватке всего себя, не задумываясь о последствиях. Убей он противника, на улице или в стенах додзё, и тому пришлось бы жить дальше в теле твоего прадеда. Ивамото Камбун-второй, а? Кто бы захотел такой участи? Я уже не говорю о том, что противник мог убить Камбуна, а значит, фактически покончить с собой. Рай? Никто не верил в эти бредни.
Я представил, как мой прадед мечется по Акаяме. Наставляет всех на путь самурая. Проповедует истинное понимание дара будды Амиды. Над ним смеются — втайне, за спиной, опасаясь взбесить сумасшедшего. Отказ от поединка с умалишённым — не позор. Напротив, позор — поединок с умалишённым. Я так ясно увидел его, словно он стоял напротив.
14
Кирэдзи («режущее слово», указывающее на паузу) разбивает трёхстишие на две части (после первого либо второго стиха), формируя смысловую завершённость. Аналог в русском языке — знаки препинания или разрыв строки.