— Он что, ходил со стальными мечами?!
Отец вздохнул:
— Какое-то время. Утверждал, что два меча — знак статуса самурая, что без них мы все простолюдины, кем бы себя ни мнили. Плети? Чепуха! Мы что, погонщики быков? Палки? Палками гоняют бродячих собак! Особым распоряжением князя ему запретили ходить с острой сталью. Князь благоволил к его безумию, считал твоего прадеда воплощением духа предков, живой традицией. Видел в его безумии некое благородство. Разумеется, князь не поощрял его к схваткам на древний манер. Но там, где иной правитель велел бы безумцу покончить с собой, наш князь выказывал бешеному Камбуну своё расположение. Он даже публично хвалил его стихи! И все молчали, не желая гневить правителя…
— Молчали, — подтвердил настоятель.
Кажется, это задевало его больше всех мечей, вместе взятых.
— Умоляю простить меня, но я в недоумении. Не хотите ли вы, уважаемый отец, сказать, что мой двоюродный прадед…
— Нет. Я не хочу сказать, что твой двоюродный прадед бродит по городу и рубит безликих, подписываясь стихами. Он был безумцем, но я-то в своём уме! Твой прадед давно умер, Иссэн-сан подтвердит.
Настоятель кивнул. Сегодня святой Иссэн кивал чаще фарфорового болванчика. Наверное, как и болванчик, предсказывал землетрясение.
Я взял пирожок с начинкой из тёртых каштанов, сунул в рот. Это был последний пирожок в коробке. Сам того не заметив, я сжевал всё без остатка. Вот ведь стыд! Оставался подслащённый ёкан[16], тоже ничего. Отец с настоятелем всё равно не едят, только чай пьют.
Прадед, значит, умер. Стихи, начертанные рядом с убитым каонай, принадлежат прадеду. Кто их мог начертать? Кто угодно, кто знал эти стихи, включая отца и преподобного Иссэна. Разумеется, это не они, это я так, для общего понимания.
«Я слышал от своего деда, — сказал мне господин Сэки, — что прежде, до того, как будда Амида осчастливил нас своим даром, самурай мог без причины зарубить крестьянина или бродягу. Просто так, чтобы опробовать на нём свой новый меч. Цудзигири, „смерть на перекрёстке“. Отец моего деда практиковал цудзигири, о чём не единожды рассказывал сыну. В нашей семье эта история передаётся из поколения в поколение…»
Отец деда. Из поколения в поколение.
— У моего двоюродного прадеда были сыновья? Внуки?
Кивнули оба: отец и настоятель.
— Камбун, сын Камбуна. Я знала его…
Отец прикрыл глаза, словно задремал. Он не замечал, что говорит о себе, как о женщине. Похоже, задремал только отец, бабушка же бодрствовала.
— Твой родной прадед, Рэйден, запретил своему обезумевшему брату появляться в школе, где велись занятия. Позже он отказал ему от дома…
Мой родной прадед Ивамото Йошинори. Основатель школы воинских искусств «Дзюнанна Йосеи». Той самой школы, которую он, не имея возможности оставить её дочери, оставил своему лучшему ученику Ясухиро Сейичи, отцу Ясухиро Кэзуо, моего сенсея.
Мой родной прадед. Отказал брату от дома.
Можно не спрашивать, почему.
3
«Никогда в жизни мне не было так страшно»
Он явился в дом моего прадеда вечером, когда ученики покинули додзё: Камбун, сын Камбуна из клана Ивамото. У них в семье всем мальчикам давали имя Камбун. Люди судачили о причинах, но так, чтобы не дошло до вспыльчивого предмета сплетен. Он явился и его пустили: хозяин додзё отказал от дома своему брату, но ничего не говорил о племяннике.
В зале оставалась бабушка Мизуки, которую никто ещё не называл бабушкой. Её и матерью никто не называл, и женой. Всё это было впереди, а сейчас она заканчивала мыть пол, когда молодой Камбун встал на пороге, долго смотрел на девушку в мужских хакама[17], подоткнутых до колен, а потом попросил двоюродную сестру о наставлениях.
Что это значило? Вызов на учебный поединок.
Мизуки согласилась без колебаний. Во-первых, от брата она не ждала ничего злого. Юность полна доверия, иначе какая это юность? Во-вторых, те дни наполняли Мизуки гордостью, близкой к гордыне, и надеждой, близкой к высокомерию. Сложись всё иначе, и «Повесть о женщине-воине и преданном ученике» могла бы начаться гораздо раньше, уже не с Сидзука Йоко в главной роли, а с Ивамото Мизуки, втайне мечтающей о том, как отец завещает ей семейное додзё. Пройдут годы, многое изменится, бабушка Мизуки — теперь бабушка, мать и жена! — сляжет больная, беспомощная, увидит, как сын ухаживает за ней день за днём, в ущерб супружескому долгу, и решит, что будда милостив к ней больше, чем она того заслуживает. Но это случится потом, а сейчас они встали друг напротив друга с деревянными мечами: Мизуки и Камбун-младший.
17
Широкие складчатые штаны, похожие на юбку. Женщины тоже носили хакама, только женские штаны крепились на талии, а мужские на бёдрах.