Кэннё наклонился вперёд, борясь с болью в спине:
— Это ли не победа? Я признаю своё поражение.
— Вы победили, бодисаттва, — после долгого молчания ответил демон. — Я умер и воскрес в новом теле. Это случилось благодаря дару будды, который был ниспослан вам, не мне. Войны прекратились, убийства прекращаются, и это ваша заслуга. Это ли не победа? Я признаю своё поражение.
— Если мы оба победили, — спросил монах, — откуда взяться поражению?
Князь взял пустую чашку, повертел в руках.
— Вот мы сидим с вами, демон и бодисаттва, — казалось, весь мир сошёлся для Оды Нобунаги в этой чашке. — Я вынужден быть демоном, преисполненным силы и гнева. Таково моё положение и обязанности. Вы вынуждены быть бодисаттвой, источником милосердия и сострадания. Таково ваше положение и обязанности.
— Кто же нас вынудил к этому?
— Мы сами, кто ещё? Я не знаю никого сильнее нас самих.
Каждую последующую осень, в те дни, когда листва клёнов из жёлтой делается красной, князь Ода приезжал в Акаяму. С малой свитой он шёл в храм Вакаикуса, садился у алтаря, где для него заранее выставляли табличку с поминальным именем Ко́са, и молчал. Намолчавшись вдоволь, бывший сёгун отправлялся туда, где росли сосны, скрученные в узлы, и рябины с двуцветными кронами. Там он пил чай в одиночестве.
— Если мы оба победили, — спрашивал Ода Нобунага, глядя в небо, — откуда взяться поражению?
И отвечал сам себе:
— Да откуда угодно!
Таких поездок ему выпало шесть.
ПОВЕСТЬ О СТАЛЬНЫХ МЕЧАХ И ГОРЯЧИХ СЕРДЦАХ
...
В каждом человеке живёт зверь. Хищный, беспощадный, далёкий от милосердия. Он будет убивать, если голоден, ибо всё есть пища. В каждом человеке живёт будда. Он оправдает этого зверя, что бы тот ни совершил, ибо всё есть иллюзия. В каждом человеке живёт судья. Он осудит этого зверя на казнь и муки, если увидит его в другом человеке, ибо всё есть преступление, кроме совершённого нами.
Эти трое снятся мне по ночам.
Глава первая
МЕРТВЕЦ, ДЕМОН И Я
1
«Белые слёзы неба»
Редкие снежинки кружились в ночи. Снежинки? Гейши, танцующие перед знатными клиентами. Морозный воздух был прозрачен до звона. Повсюду сверкали искры, дети ущербной луны. На углу Оониси, Большой Западной улицы, и безымянного проулка, стиснутого с обеих сторон глухими заборами, старшина караула Торюмон Хидео задержался, желая полюбоваться изысканным зрелищем. В свете фонаря, что нёс стражник Нисимура, возглавлявший караул, снежинки смотрелись иначе. Казалось, масло, горящее в фонаре, вытапливает из них всё очарование.
Лисий хвост отсвета, заметавший путь стражников на снегу, втянулся за угол. Стих мерный скрип удаляющихся шагов.
— Хидео-сан?
— Иду.
Старшина испытал лёгкий укол раздражения и нахмурился, досадуя на самого себя. Это служба. Обязанность патруля — ночной обход квартала. Негоже командиру отвлекаться на всякие глупости, теряя из виду подчинённых. Икэда его окликнул? Икэда прав. А он, Хидео, неправ и раздражение его недостойное.
Вывернув из-за угла, он поднял ладонь, защищая глаза от света.
— Что-то заметили?
— Нет, ничего.
— Идём дальше.
Проулок был узкий — едва-едва двоим разминуться. Протискиваться вперёд старшина не стал. Первым, как и раньше, топал Нисимура Керо с фонарём, за ним — Икэда Наоки; Хидео — замыкающий. Холод покусывал нос и щёки, вынуждая кровь приливать к лицу. Холод — и стыд, который преследовал Хидео уже больше месяца. Да, в том, что произошло, нет его вины. Иди речь только о нём, новое назначение его бы нисколько не смутило. Но при чём здесь товарищи по службе?
Конечно, господину Хасимото виднее. На то он и начальник городской стражи.
Переговоры между сенсеем Ясухиро и господином Хасимото успешно завершились в конце осени. Если быть точным, почти завершились. Разумеется, Хидео делал вид, что знать не знает о регулярных встречах двух уважаемых людей, а если и слышал что-то краем уха, то его совершенно не интересуют досужие слухи. Он даже убедил в этом самого себя. Но последняя встреча, которая должна была подвести итог переговорам, долгим и деликатным…