Теперь с двух сторон поднимаются скалы. Они то подходят к шоссе близко-близко, то расступаются, и тогда можно любоваться долиной реки Шахимарда́н. Долина покрыта роскошными лугами. Виднеется редкий лес.
«Как тут тихо! И красиво!» — слышит Усман за своей спиной.
Это отдыхающие. Они едут на высокогорный курорт Хамзааба́д, город Хамзы… Теперь именем узбекского поэта назван бывший небольшой поселок Шахимардан.
За окном автобуса мелькают сады. Они забираются всё выше и выше, будто не хотят отставать от горных тропинок. Словно тоже торопятся к Голубому озеру, чтобы потом окружить огромную чашу с прозрачной, ледяной водой.
Заведующий литературным музеем сидит рядом с Усманом. Он рассказывает юному историку о бывшем Шахимардане.
Много лет назад мусульманское духовенство сделало Шахимардан своим гнездом. Соорудив так называемый «мавзолей Али», двоюродного брата пророка Магомета, шейхи стали обирать жителей и паломников. (Впоследствии вместо останков святого в гробнице обнаружили лишь груду камней.)
В годы борьбы с басмачеством несколько красноармейцев, спасаясь от преследования врагов, спрятались в мавзолее. Они слышали, что это «святое место» и здесь их никто не тронет.
Но муллы не посчитались с законами своей религии, сожгли мавзолей вместе с живыми людьми.
Дикие фанатики, прикрываясь именем аллаха, боролись с новой властью, вели антисоветскую пропаганду.
И вот сюда, в Шахимардан, цитадель мракобесия, в августе 1928 года приехал узбекский поэт и композитор Хамза Хакимзаде Ниязи.
Его уже хорошо знали в Узбекистане. Большая, интересная жизнь была у этого человека.
Еще в 1910 году, покинув родительский дом — родители хотели сделать его муллой, — Хамза решает отдать все силы служению народу и уезжает в Коканд.
Но как могли учиться нищие, голодные и оборванные дети бедняков? Хамза их встречал каждый день на пыльных улочках старого Коканда.
— Что их ждет?! — горячился Хамза в беседе с друзьями. — Вырастут и так же, как отцы, будут гнуть спины с рассвета до ночи.
— Чем же ты поможешь?
— Учить я их буду! Учить…
Друзья покачивали головами: невиданное дело, невозможное.
Хамза смотрел в жадные глаза мальчишек. Казалось, эти ребята ждали от него чуда.
— Кто твой отец? — спрашивал Хамза. — А твой?..
Ответы ребят звучали по-разному, но смысл их был одинаков: родители не смогут дать им образования. В лучшем случае кому-то из них «посчастливится» попасть в медресе. Там он будет бубнить, заучивая стихи корана. Но эта священная книга не подскажет ему верного пути в жизни, коран только убьет все человеческие желания и мечты.
Хамза собирал мальчишек.
— Как же ты будешь учить без книг? — беспокоились друзья.
— Что-нибудь придумаю, — отвечал Хамза.
Он заново перебирал все знакомые книги, с тайной надеждой брал в руки неизвестные. Но ни одна из них не подходила. На узбекском языке не было книги. Не было того самого простого букваря, который помог бы детям сделать первые, робкие шаги по пути к знаниям.
Ночами просиживал Хамза над созданием первого национального учебника. Поэт будто наяву видел, как вспыхивают в глазах ребят удивление и восторг. И это придавало ему сил.
И вот занятия начались. В маленькой, тесной комнате новой школы Хамзы происходили истинные чудеса. Они возникали из таинственных знаков, густо усыпавших шуршащие страницы книг.
Скоро эти знаки перестанут быть таинственными. Скоро, скоро…
Но беда стояла за дверью. Она пришла с черствыми и недобрыми людьми, затянутыми в мундиры.
— Что это за школа?
— Новометодная.
— Кто твои ученики?
— Дети бедняков.
— Разве им нужно учиться?
— Очень! — твердо ответил Хамза.
— Ошибаетесь, молодой человек! Ни к чему им грамота. А если хотят, на то есть медресе.
— Им нечем платить за учебу…
— Нечем — так пусть сидят дома…
Их всех — «хозяев» земли, облаченных в мундиры царских чиновников и полицейских, одетых в халаты богачей и увенчанных белоснежною чалмою мулл, — пугала школа Хамзы.
— Школа отныне закрыта!
Дети расходились.
Хамза с грустью смотрел вслед им, на худые, едва прикрытые залатанными рубашонками фигурки.
Это произошло в 1911 году. И Хамза покинул Коканд. Но мальчишки, которые все время стояли перед его глазами, напоминали ему о родном городе и на дорогах Афганистана, и в садах Индии, у египетских пирамид, и на шумных перекрестках Стамбу́ла.