Мир, не замечающий contradictio in adjecto, внутреннего противоречия, в безгрешной радости от греха, в освященной небом земной страсти, в примирении Христа с Велиаром, - это иллюзия, создание которой подвластно одной поэзии. Создание, создавание которой, собственно, и значит "поэзия", в исходном, греческом ее применении.
Подвластно - и необходимо ей: "протертый коврик под иконой" обостряет впечатление от "веселой грешницы" до предела, одно без другого не работает, поэзия в их непременной совместности и одновременности.
Через печальную благодарность, пусть и не без кощунства выраженную, за избавление от страсти:
Исцелил мне душу Царь Небесный
Ледяным покоем нелюбви;
через сознание искушения, пусть и кончающегося выбором греха:
"То дьявольские сети,
Нечистая тоска".
"Белей всего на свете
Была ее рука".
поэт приходит к овладению пространством вседозволенности, пусть иллюзорным, в котором другие измерения, расплывчатые грани, в котором свет похож на тьму и тьма на свет:
Я за нашу веселую дружбу
Всех святителей нынче молю.
В 1922 году Ахматова пишет стихотворение, исключительное по откровенности, которой ссылки на "Фауста" не только не вуалируют, а, наоборот, обнажают корни:
Дьявол не выдал. Мне все удалось.
Вот и могущества явные знаки.
Вынь из груди мое сердце и брось
Самой голодной собаке.
Больше уже ни на что не гожусь,
Ни одного я не вымолвлю слова.
Нет настоящего - прошлым горжусь
И задохнулась от срама такого.
После этого признания уже не неожиданным кажется другое:
И только раз мне видеть удалось
У озера, в густой тени чинары,
В тот предвечерний и жестокий час
Сияние неутоленных глаз
Бессмертного любовника Тамары.
Незадолго до ее смерти у нас случился разговор о тогдашнем ее положении: о новой славе, пришедшей к ней, и о пошлости, сопровождавшей эту славу; о высоком авторитете и о зависимости от газетной статьи, чьих-то мемуаров, Нобелевского комитета, иностранной комиссии СП; о бездомности и о зависимости от чужих людей; о старости, болезнях и о десятках телефонных звонков, писем. Сперва она держалась гордо, повторяла: "Поэт - это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять", - но вдруг сникла и, подавшись вперед, со страданием в глазах и в упавшем голосе, почти шепотом, выговорила: "Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне сейчас нужно. Если бы это было возможно".
Надежда Яковлевна Мандельштам в мемуарах, в главе "Два полюса", упрекает Ахматову в том, что она утверждает образ "поэта на сцене". Имеется в виду стихотворение "Читатель". В самом деле, мнение Осипа Мандельштама об актере как "профессии, противоположной" поэту, полностью разделялось Ахматовой. "Эстрадничество" 50 - 60-х годов было в ее устах почти бранным словом. И тем не менее в "Читателе", датированном 1959 годом, изображен именно поэт-актер:
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта холодное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд,
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной...
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен,
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.
Этот образ как будто противоречит и самим основам ее поэтического кредо, таким, как "Без тайны нет стихов"; "Поэт - это тот, кому ничего нельзя, дать и у кого ничего нельзя отнять", - и вообще тому трагическому автопортрету поэта, который возникает из ее стихов. В "Читателе" декларируется с начала, что для того, чтобы быть понятным (понравиться) современникам: все равно, "черни" или "элите" - просто "современникам", поэт чего-то не должен.
О цикле "Тайны ремесла" у нас был разговор, о первых шести стихотворениях: "Творчество", "Мне ни к чему одические рати...", "Муза", "Поэт", "Читатель", "Последнее стихотворение", - остальные были присоединены по соображениям публикационной политики, Я сказал, что стихи описательные и как раз лишенные тайн и я воспринимаю цикл как второстепенный. Она ответила: "Я и сама их не люблю. Но должна же была я написать что-нибудь, кроме "Реквиема", и при этом не про запуски спутников". Я заметил, что "Поэт" и "Читатель" выделяются, что они не только "сделаны в мастерской Ахматовой", но и "рукой самого мастера". Это было и ее мнение, она ответила сразу и с ударением: "Кажется, да".
В августе 1959 года Ахматова и Пастернак были гостями у Вяч. Вс. Иванова. Хозяева обратились к ним с просьбой прочесть стихи, Ахматова прочла "Летний сад". Пастернак весь вечер был мрачен и агрессивен, о стихотворении высказался недружелюбно. Словно не обратив на это внимания, Ахматова после короткого вступления прочла еще "Читателя". (Пастернак как будто отозвался одобрительно, но по-прежнему угрюмо. Сам читал мало, через силу, отказывался категорически. Создалось впечатление, что Ахматова, несмотря ни на что, хотела прочесть ему "Читателя".)
К тому времени было уже широко известно распространявшееся в списках стихотворение Пастернака "За поворотом". (Когда в 62-м году оно было напечатано в "Дне поэзии", я, рассказывая Ахматовой об альманахе, которого она еще не видела, сообщил об этом, и она сказала: "Замечательные стихи".) Сюжет его - тот же, что в "Читателе": природа, что-то прячущая от посторонних. Как и "Читатель", "За поворотом" изобилует недосказанностями, намеками: "пряча что-то", "не пускает на порог кого не надо", У Ахматовой "кто-то беспомощно плачет", у Пастернака "просьбы о защите". Наконец, "будущее" Пастернака и "поэт" Ахматовой - оба "распахнуты настежь".
Не менее явная обнаруживается перекличка стихотворений "Читатель" и "Поэт" с "Посвящением" и "Театральным вступлением" к "Фаусту" в пастернаковском переводе, который он кусками, по мере завершения, читал Ахматовой. Одинаковый подход к теме и сходное ее разрешение подчеркиваются текстуальными совпадениями:
Распался круг, который был
так тесен
Немножко жизни, выдумки
немножко;
и т. д.