Тут и баба наконец его, шибздика, разглядела, уж так обрадовалась, сразу сон — как рукой сняло.
— Ах ты, — говорит, — мужичок-с-ноготок, молодой да ранний, тимуровец беззаветный, сними ты меня, Дюймовочку, с проклятой горошины, а уж я тебя сиротинушку усыновлю, такими сладкими сластями тебя угощу, век не забудешь!
— Что ж, прыгай, коли не страшно, — остановился мальчик-с-пальчик и руки выставил, — чем можем — поможем.
— А ну, народ, поберегись! — крикнула баба-бабища и вниз сиганула… Едва удержал ее мальчик-с-пальчик, баба-то — бабища действительно здоровая была, как кобыла колхозная.
А уж как ступила она на ровную землю, обрадовалась, что спаслась, по вихрам его потрепала.
— Молодец, — говорит, — так держать! Ну пойдем теперь до дома-до хаты, я тебя и чаем напою, и сладкими сластями угощу, ты такого сладкого еще не едал.
Привела его домой и чаем напоила, и сладкими сластями угостила. Все сделала честь по чести, и правда, он такого сладкого еще не едал.
Так и остался он у нее пока жить… Далеко не пошел, успеется. Утром она его и чаем напоит, и еще сладкого подсунет, хорошо ему. И ей хорошо. Не было у нее сынка и вдруг заимелся. А про горошину уже и забыли.
А баба-то бабища в библиотеке работала, книжки выдавала. И давай ему умные книжки между делом подсовывать, чтоб он поскорее умного начитался да все тайны мира и земли разгадал. А то все ходят в библиотеку, только книжки треплют, а никто неразгаданного разгадать не может, одна скукота с ними. А этот — шустрый, этот быстро туда заглянет, куда никто не заглядывал. А если сам не разберется, так она ему подскажет. То-то у них веселая жизнь начнется!
А горошина тоже долго не пролежала. Ее воробей по прозванию Пудик приметил. Пролетал он как-то мимо и склевал ее на затравку до ужина. А горошина такая древняя оказалась, что совсем несъедобная сделалась. Она еще во времена царя Гороха уродилась, царь-то сильно горохом увлекался. Он считал, что все в мире через пуп гороха завязано, он всему — указ, в нем время подремывает, одним глазком подглядывает…
Бродила горошина, бродила в животе у Пудика, никак не прижилась и вылетела со свистом вон… Да так ловко вылетела, что ею быка племенного в лоб убило. Долго потом в округе удивлялись: вроде и града никакого не было.
А горошина закатилась в канавку и схоронилась под камушек. И лежит там полеживает дo нового свидания. Сама подремывает, одним глазком подглядывает…
РЫБНОЕ МЕСТО
Не заладилась у одного мужика семейная жизнь, не заладилась любовь, выгнала его жена из дома с треском.
— Иди, — кричит, — шаромыжка, с глаз моих долой, все равно от тебя толку никакого нет!
Почесал мужик затылок, повздыхал, да делать нечего, говорит своему приятелю, такому же пьянчужке:
— Ничего, Роман, поедем к моей сестре на Волгу, там на рыбе проживем, а что дальше делать, видно будет. Нам, — говорит, — с тобой главное рыбное место в жизни найти, чтоб пальцем палец не ударить и как сыр в масле кататься!
Приехали на Волгу. А сестра гостям и не рада — лишние рты пожаловали. Выедет ее муж на реку, настегает окуньков, плотвицы да судачков, наварит ухи, а гости враз все сметут, отвалятся от стола и сидят, икают, животы у них тугие, как барабаны. День так прошел, другой…
«Нет, — думает сестра, — слишком прожорливый у меня братец оказался со своим Романом, таким же пьянчужкой, быстро меня объест, в бедность загонит!»
Говорит она братцу:
— Все, шабаш, брательник, зажился ты у меня со своим товарищем, объел, обпил, в бедность загнать норовишь, иди с глаз моих долой, шаромыжка такой!
Почесал мужик затылок, делать нечего, не хочет сестра его поить, кормить, дает от ворот поворот. Пошел он со своим приятелям Романом за деревню, поселился на бережке, в шалаше, благо пока тепло, лето. Лучше жизни и не придумаешь! Ловят они окуньков, плотвицу, уху варят, едят от пуза, как им богатыми стать, головы ломают. День так прошел, другой… На третий день слышат крики, галдеж со стороны деревни… Что такое?
Выскочили на высокий берег, посмотрели, а по реке громадный, как парус, серый плавник движется, белые буруны за собой оставляет… Это белуга к Каспийскому морю пробирается, выход ищет… А по берегу мужики и бабы бегут, галдят, — с топорами, с баграми, с вилами, хотят чудо рыбу изловить…
Что делать, как помочь? Такое диво раз в сто лет бывает. Роман заволновался, стал раздеваться, решил в Волгу нырять, голыми руками рыбину ловить… Едва удержал его мужик, Роман-то и плавать толком не умеет, он раньше только в тазике купался. А сам думает: что предпринять, как белугу в море не выпустить? Скинул он штаны — деваться некуда, гори все синим огнем! — и кинулся в Волгу-матушку…
Выплыл на середину, остановился напротив хода чудо-рыбы, стал по-флотски семафорить, — а он-то сам на флоте служил, — показывать рыбе, что никак ей нельзя к морю двигаться, ждут ее внизу лихие люди с сетями и с неводами, надо ей пока в сторону сворачивать… Остановилась рыба, послушалась его и свернула в рукав реки, заплыла скоро на мелководье рукав то ничем, тупиком заканчивался! — села брюхом на мель и ни взад, ни вперед сдвинуться не может. Подбежал к ней мужик, радуется, ладони потирает, не обошла его удача и смекалка не подвела.
Только недолго и радовался, налетели тут все деревенские скопом — с топорами, с баграми, с вилами…
— Наша рыба! — кричат. — А ты — не наш, нездешний, захватчик, проваливай по-хорошему!
Отступился мужик.
— Ладно, — говорит, — грабьте меня, режьте без ножа, потому что я душа-человек, ничего мне не жалко.
Обрадовались деревенские, накинулись на рыбу — и пошла потеха! Три дня они ее жарили-парили, вялили-коптили, еще и в бочки на зиму засолили, на всю деревню хватило, никто в обиде не остался.
А мужика после этого за хитрый ум и сноровку сильно в деревне зауважали. Так зауважали, что первая красавица его жить к себе приняла, а Романа сестра ее младшая взяла, татарские княжны обе. Стали они жить-поживать, жирок нагуливать.
А мужик после этого вдруг в писанину ударился, в стихи. Как написал полмешка — поехал в Москву, в Литературный институт поступил. Только не сразу поступил, сразу — не взяли. Сказали, что у него аттестат нe его, чужого человека.
— Ну и что? — удивился мужик. — Свой-то я потерял, а этот нашел, какая разница?
А те — ни в какую. Не хотят брать в студенты.
Сел он тогда на Тверском бульваре рядом с воротами Литинститута и голодовку объявил. Опять проявил смекалку. И еще корреспондентов пригласил, сказал, что рабоче-крестьянским происхождением попрекают. День так голодает, другой… Уже устал голодать, жрать как из ружья хочется, а не уходит, решил умереть на посту.
Решили тогда взять его в Литинститут, ну его к лешему, пусть учится, лишь бы отвязался.
Так и стал он студентом. И пошел учиться, пыхтеть, от других не отстает, мотает знания на ус, а еще на радость людям взял и книжку стихов издал — сразу знаменитым поэтом стал. Полюбил в ЦДЛ сидеть, в ресторане бузить. Особенно в дубовом зале, дубовый зал крепкий, все выдержит. Нашел-таки мужик рыбное место в жизни. Ананьев его фамилия. Я про него много слыхал. Стихи у него все о Волге, о рыбе, хорошие стихи. Дай Бог каждому таких стихов по полмешка. Вот как бывает в жизни, а бывает и не так.
Я о нем пока рассказал немного, а дальше еще расскажу, мне не жалко. И о других, не менее знаменитых, — тоже.