Как только он спустился, стараясь не думать о будущем, кто-то тыкнул его в плечо, и, подняв голову, он увидел полицейского.
— Мистер Литтл? — сказал полицейский. Бинго это подтвердил и услышал:
— Попрошу пройти со мной в полицию.
Другие полицейские, в других случаях — скажем, после гонок Оксфорд — Кембридж, произносили эти слова, и Бинго знал, что сопротивление бесполезно. На пути к выходу он спросил, в чем его обвиняют.
— Ни в чем, сэр, — отвечал страж закона. — Вас просят опознать одного задержанного. Утверждает, что действовал с вашего согласия.
— Я не совсем понял, — сказал Бинго. — Как он действовал?
— Гулял с вашим младенцем, сэр. Утверждает, что вы ему это поручили. Его заметила в общественном месте некая миссис Перкис, опознала младенца и подумала: «Чтоб мне лопнуть!»…
— Простите, что она подумала?
— Чтобы мне лопнуть, сэр. Заподозрив вышеупомянутого субъекта, она позвала постового, и, после ряда прискорбных происшествий, субъекта препроводили в участок. По его словам, фамилия его Проссер. Знакома вам эта фамилия, сэр?
Слова о прискорбных происшествиях хорошо иллюстрировал внешний вид заподозренного Проссера. Под глазом у него был фонарь, воротничок болтался, другой глаз сверкал яростью, а может — и отвращением к человеческому роду.
Сержант, сидевший за столом, попросил опознать задержанного.
— Он говорит, он ваш друг, сэр.
— Это правда.
— Друг?
— Еще какой!
— И вы ему дали ребенка?
— Можно сказать и так. Скорее — одолжил.
— Хо! — заметил сержант, словно тигр, от которого ушла добыча, если тигры в таких обстоятельствах говорят именно «Хо». — Вы уверены?
— Вполне.
— Съели? — осведомился Пуффи. — Что ж, — высокомерно прибавил он, — надеюсь, теперь меня отпустят.
— И зря, — отвечал сержант, заметно веселея. — Отпустят, хо-хо! А сопротивление при исполнении? Вы дали констеблю Уилкси в живот.
— Так ему и надо. Я б и сейчас дал.
— Две недели, то есть четырнадцать дней вы этого сделать не сможете, — окончательно расцвел сержант. — Констебль, уведите задержанного.
— Минуточку, — вмешался Бинго. — Как насчет пятерки, Пуффи?
Пуффи не ответил, только взглянул на него долгим взглядом — и рука закона увела его. Бинго собрался уходить, но сержант напомнил:
— Ваш ребенок, сэр.
— А, да-да!
— Послать или возьмете сами?
— Возьму, возьму. Конечно, возьму.
— Хорошо, сэр, — сказал сержант. — Сейчас завернем.
Если вы помните, в начале нашей хроники мы уподобили Бинго Литтла жабе, которую переехала тачка. Когда он сидел с Алджерноном Обри на берегу, сходство это заметно увеличилось. Он так и слышал, как что-то лопочет и лепечет, а жена, вслед за этим, осыпает его градом слов. Они с Рози обычно напоминали голубков, но он прекрасно знал, что, при случае, голубица посрамит карибский ураган.
Вздрогнув и очнувшись, он увидел, что сын, отползя немного, замахнулся лопаткой на человека в мягкой шляпе, проявляя при этом немалое мастерство (когда замахиваешься лопаткой, главное — поворот руки).
Он вскочил и подбежал к пострадавшему, который уже схватился за верхний позвонок.
— Простите, ради Бога! — сказал он. — Он очень любит мягкие шляпы. Они его просто притягивают.
Человек ответил не сразу. Сквозь очки в роговой оправе он смотрел на Алджернона Обри, как смотрят на видения.
— Это ваш? — спросил он наконец.
Когда Бинго ответил «Мой», незнакомец улыбнулся.
— Какая находка! — воскликнул он. — Манна небесная! Попытаюсь его изобразить. Давайте договоримся. Пять фунтов, хорошо?
Бинго печально покачал головой.
— Нет, — сказал он, — у меня вообще нет денег.
— Да что вы! — вскричал незнакомец. — Это я вам плачу. Значит… — Он взглянул на Алджи. — Нет, так нечестно. Десять фунтов.
Бинго охнул. Брэмли-он-Си замелькал, как вестерн на телеэкране. Секунду-другую он думал, что это ангел-хранитель, вернувшийся наконец к работе, но решил, что ангелы у трутней говорят с оксфордским акцентом, а не с американским.
— Десять фунтов? — проверил он. — Вы мне дадите десять фунтов?
— Собственно, двадцать, — сказал незнакомец. — Он того стоит.
Бинго почтительно взял купюры, наученный опытом, что к ним надо присасываться, как полип — к днищу корабля.
— Когда вы начнете его писать? — осведомился он. Роговые очки полыхнули.
— Господи! — вскричал незнакомец. — Что я, живописец, по-вашему? Я Уолли Джад.