- Теперь, кажись, всё готово для встречи дорогого гостя, - сказал он.
От лавок на чисто вымытом полу лежали тени. Нижние стёкла в окнах горели тусклым багрянцем.
К шести часам вечера Народный дом был переполнен зрителями. Скоро в зале стало так душно, что мужики и бабы сняли шубы. Все негромко разговаривали.
Больше других суетился высокий, худой старик с гладкой, как яичная скорлупа, продолговатой головой. Он теребил своего соседа, широкоплечего мужика, за рукав суконной поддёвки и настойчиво требовал от него:
- Ты, Петрович, старый служака. Ты нам скажи - генеральский у него чин по-бывалошнему аль ниже?
В углу около сцены молодая нарядная женщина, скрестив на груди пухлые белые руки, певуче говорила:
- Сестра-то моя выдана за плотника андросовского. А Чапаев там по осени был. Тоже речь держал. Собрались со всей деревни в Народный дом, как мы сейчас. Все в таком волнении.
Кто-то попросил Рублёва рассказать, как Василий Иванович наградил его часами. И хотя об этом в деревне слышали уже не раз, но все стали усиленно просить Алексея Дмитриевича.
Заведующий Народным домом пригладил ладонями волосы и заговорил:
- Как вам про то известно, что я у Василия Ивановича служил больше полгода, я про это самое толковать не буду. Обрисую ту историю, по причине которой нахожусь в таком положении. - Алексей Дмитриевич указал на хромую ногу. - Поручил мне Василий Иваныч однажды сходить в разведку. Большая требовалась осторожность. Прямо скажу - дело небезопасное. К самому неприятелю надо было пробраться... Исполнил я всё, как было приказано. Только при возвращении в штаб меня беляки ранили в ногу, отчего я версты три ползком полз. Подобрал меня наш разъезд. Говорю ребятам: "Немедля везите меня к Чапаеву!" Василий Иваныч спал, когда мы приехали. Разбудили его, и я доложил ему лично важные сведения. Белоказаки готовились на заре выступить против нас.
Алексей Дмитриевич потёр рукой бедро больной ноги и сел на поданный ему дубовый стул.
- Прошу прощения, - сконфуженно улыбнулся он. - Ныть в подъёме стало. Нога у меня всегда к ненастью мозжит... Ну вот, выслушал меня Чапаев и строго говорит: "Ну, Рублёв, ежели правду сказал - награжу, ежели наврал смотри тогда у меня!" И бросился распоряжения отдавать. А ко мне фельдшера прислал. Он пулю-то у меня из ноги и вынул. После сражения, когда наши разгромили белопогонников, Василий Иваныч прискакал, кричит: "Молодец, Рублёв! Дай я тебя поцелую!" Поцеловал меня в щёку, - Алексей Дмитриевич достал из кармана брюк платок, вытер глаза, - и часы серебряные мне в руку суёт. "Держи, говорит, награда тебе". Я отказываюсь, а он и слушать не хочет. "Пуля, спрашивает, где из ноги?" Показал я ему пулю - мне её фельдшер оставил. Смеётся Василий Иваныч. "Ты её, говорит, Алексей Митрич, пристрой к часам. Брелок занятный будет и память". Вот они, часы-то.
Заведующий положил на ладонь часы с прикреплённой к цепочке пулей и показал публике.
- А ну-ка, поближе дай посмотреть драгоценный подарочек, - сказала с передней лавки горбатая, в шерстяном платье старуха.
Время шло, а Чапаева всё не было. У "артистов" по лицам потёк грим, в зале было трудно дышать от духоты. Десятилинейные лампы мигали и коптили.
Алексей Дмитриевич часто выходил на улицу послушать, не скачут ли по дороге лошади.
Но кругом было тихо. Возле окон в жёлтом, неярком свете лениво кружились лёгкие, пушистые снежинки. В соседнем дворе глубоко и протяжно вздыхала корова.
- Нет, - упавшим голосом сообщал заведующий, возвращаясь за кулисы. Часа бы два назад должен из Марьина приехать, а всё его нет и нет.
Утомлённые "артисты" молчали, то и дело вытирая потные лица комками ваты. И только пятнадцатилетняя дочка учительницы, быстроглазая, непоседливая Наташа, игравшая в спектакле служанку, бегала по костюмерной в длинной старомодной юбке и ко всем приставала с одним и тем же вопросом:
- Как вы думаете, я понравлюсь Чапаеву в таком наряде?
- Давайте начнём. Пока спектакль идёт, может быть, и гость наш появится, - предложила Анна Ивановна.
На учительнице в кружке лежало несколько обязанностей - режиссёра, суфлёра и гримёра. За день Анна Ивановна так устала от хлопот, что к вечеру у неё разболелась голова. Она сидела на стуле с плюшевой спинкой, отяжелевшая, бледная, и натирала виски спиртом.
Рублёву не хотелось показывать спектакль до приезда Василия Ивановича, его готовили в подарок дорогому гостю. Но после некоторого колебания он согласился.
В зрительном зале был погашен свет. Со сцены объявили:
- Тише, граждане! Ввиду задержки товарища Чапаева начинаем пьесу "Освобождённые рабы".
Задевая колечками за шершавую верёвку, медленно раздвинулся занавес.
Народ жадно, безотрывно смотрел на сцену. За большим столом, уставленным тарелками и вазами, сидел толстый барин в клетчатом жилете и чёрном галстуке.
- Дунька! Ещё курочку подай! - басовито закричал он, стуча по тарелке вилкой. - Да соусов побольше подлей. С ними куда как вкусно.
Началось второе действие, когда приехал Чапаев. Сбросив в сани тулуп, он вбежал в коридор и, приглядываясь в полутьме, тихо подошёл к раскрытой в зрительный зал двери.
На сцене понуро стояли мужики в рваных зипунах, а перед ними расхаживал, прихрамывая, барин и грозил:
- Барской земли захотели... Я вам покажу сейчас!.. Староста! Выпороть бунтовщиков!
- Слушаюсь, ваше сиятельство! - вытянулся в почтении красноносый староста.
Чапаев топнул ногой и крупными шагами направился по коридору за кулисы. Возбуждённый, в расстёгнутой бекеше, вышел он на сцену. Выбросив вперёд руку, закричал наряженным под мужиков "артистам":
- Что же вы смотрите? Их двое, а вас пятеро! Вяжите их, пауков!
На минуту "артисты" в недоумении и замешательстве уставились на Василия Ивановича, но решительный, грозный вид его заставил их прийти в себя. Они кинулись на барина и старосту и под общий смех публики утащили их за кулисы.
На полу осталась подушка, выпавшая из-под сюртука растрёпанного барина. Шагнув через неё, Чапаев подошёл к краю помоста.
В зрительном зале захлопали в ладоши, закричали "ура".
Василий Иванович снял с головы папаху. В наступившем молчании сказал:
- Вы меня, товарищи, извините и за опоздание и за то, что спектакль прервал. Николаевку проезжал, мужики упросили речь сказать. Пришлось выступить. А от вас в Пугачёв должен спешить.
В зале опять захлопали в ладоши.
- Когда кончится война? - разрезая кулаком воздух, заговорил Чапаев. - Война кончится, граждане, тогда, когда вы все сообща поможете Красной Армии осилить кровожадных вампиров капитала, по-другому говоря белопогонников и иностранных захватчиков. А когда мы отстоим нашу Советскую власть, то жизнь построим такую... старики в пляс пустятся!
После речи Чапаева уговорили остаться смотреть спектакль. Он был повторен сначала. В третьем, последнем действии восставшие крестьяне с вилами и топорами пришли в усадьбу. Перепуганный барин спрятался под стол. Василий Иванович приподнялся с лавки и весело закричал:
- Тащите его за ноги, толстопузого!
По окончании спектакля Чапаев поблагодарил исполнителей за постановку.
- Хорошо играете, как настоящие артисты! - говорил Василий Иванович, пожимая "артистам" руки. - А Рублёв, Рублёв, ишь как набаловался, артист!
И Василий Иванович смеялся до слёз, похлопывая улыбающегося Алексея Дмитриевича по плечу.