Обнаружив открытую дверь, мы с сестрой принялись исследовать это пространство. Пыли там было, как за многие века. Нашли сундучок, в котором должны по идее быть сокровища. Он нас разочаровал. Там даже газетных обрывков не было, не только сокровищ Алладина! Но всё же запретность и нетронутость тянули на чердак, как магнитом.
Чердак соединял все подъезды под крышей. Можно было видеть насквозь через балки крыши вдалеке в обе стороны, хотя видимость в полутьме была так себе. Свет попадал на чердак из щелей в крыше и вентиляционных полуокон. Даже днем там был приятный полумрак.
Голуби ходили по крыше и создавали скребущие звуки. Сквозняк и приглушенные звуки улицы создавали аудиоэффекты присутствия одушевленной, притаившейся в углах опасности. Солнечные лучи пронизывали этот длинный коридор полумрака, пыль танцевала в них, и опасности улетучивались.
В аптеке напротив дома мы прочитали объявление о приеме сушеных трав от частных лиц. Подтвердили у аптекаря, что они готовы платить за сырье даже детям.
Широкие полосы вдоль Кольцевой дороги, отделяющей Дубовку от города, были густо покрыты зарослями ромашки. Прогулявшись несколько раз мимо ромашки, мы сообразили, что надо попробовать ее собрать и заработать денежку. Такая себе коммерция в бутоне.
Сказано — сделано. Чердак был подходящим местом для сушки трав и продолжал быть секретным клубом для двоих.
Для начала мы отмыли уголок от грязи и пыли и расстелили газеты вокруг сундука, на которые выложили головки цветов на сушку.
Мы ходили много раз собирать головки ромашек, которые, высыхая, превращались в легкий прах, как ножки мертвых насекомых.
Вожделенного веса в килограмм, который принес бы нам рублей пять-семь, невероятную на тот момент сумму, мы так и не достигли. После многих часов собирательно-сушительных усилий стало понятно, что эта игра не стоит свеч. Мы отнесли в аптеку 200–300 г сырья и получили за это чуть больше рубля. На пирожные хватило.
Наша комната
Из трех больших комнат в нашей квартире только одна выходила окнами во двор. Там было тише и чище, двор оберегал от грохота транспорта на проспекте. Эта комната была нашей, пока мы были маленькие.
Самым большим ее достоинством была солнечность. Через большие окна солнце заполняло объем комнаты, растворяя тени и плохое настроение. Натуральный антидепрессант! Я и сейчас, закрывая глаза, вижу солнечные блики на стенах и мебели.
Большое трехстворчатое окно, конечно, было вратами солнца. Под ним — широкий подоконник, на который можно было влезть с ногами и смотреть вдаль, к реке, где выше зданий выступали сказочные головы кораблестроительных кранов и могучие кроны деревьев Дубовки. После нашего двора высоких зданий, закрывающих вид, не было.
Снаружи двойных рам окна шел карниз, весь заляпанный голубиным пометом. К нему почти доходили верхушки двух каштановых деревьев, которые дедушка посадил во дворе, когда мы родились.
Всё наше детство прошло под музыку воркования голубей — утром, днем и вечером они заполняли пространство двора и неба над ним. Голубей во дворе было множество. Не помню, чтобы кто-то их разводил. Не было и голубятни. Они спали кучками на земле, на крышах и карнизах. Такие себе неочевидные домашние животные, так как присутствовали всегда.
Голубиные ухаживания вызывали у меня умиление. Раздувшись в пушистый шар и громко воркуя, как глухой барабан, кавалер начинал кружить вокруг дамы, которая могла включиться в танец, но не сразу и не обязательно. Могла просто смотреть стеклянным глазом, безучастно.
Засохший хлеб и крошки принадлежали голубям. Я рассыпала крошки на карнизе, но от сотрясания жести лапками они осыпались вниз.
Когда закончилось детство, закончились и голуби. В девяностые их постигло несчастье. Кто-то надумал голубей есть, потому их довольно быстро переловили и истребили.
В нашей комнате послеобеденное солнце радовало вдвойне — оно дожидалось моего возвращения из школы. Я любила быть в этой комнате, нежиться под лучами солнца на кровати с книжкой, даже когда комната стала родительской спальней. Я не знала, что солнца может быть мало. Думала, что солнце — как воздух, есть у всех по праву рождения. Ценю это сейчас, поездив по миру.
Первый и второй класс начальной школы мы жили в старой светлой спальне, а в классе третьем, с перестановкой в доме, нашей комнатой стала та, которая выходила на проспект.