Прошло время. На страницах газет дядя Гиляй по-прежнему рассказывал о судьбах людей московских трущоб, ночлежек, но собственную жизнь история с первой книгой заметно осложнила.
В ИЗДАТЕЛЬСКОЙ УПРЯЖКЕ
Костер Сущевской части, поглотивший книгу «Трущобные люди», заставил Гиляровского открыть контору объявлений.
В папках с давнишними рукописями, газетными вырезками дяди Гиляя встречаются разноцветные, круглые и квадратные бумажные наклейки. Удлиненными буквами особого типографского набора, словно вязью, на них написано: «Контора объявлений», а в середине четко и ясно: «В. А. Гиляровского».
Причина, которая заставила дядю Гиляя открыть контору, был долг издателям братьям Вернер. Счет по издержкам типографии возрос до двухсот восьмидесяти рублей — для журналиста тех лет сумма более чем значительная. Сотрудничеством в журналах Вернеров «Вокруг света», «Друг детей», «Сверчок» он сумел погасить лишь сорок рублей. Надо было найти средства. Работа журналиста с трудом покрывала ежедневные жизненные расходы семьи.
И возникла в Москве контора объявлений В. А. Гиляровского. Старые москвичи вспоминали, что разноцветные рекламные приглашения воспользоваться ее услугами можно было встретить даже в Кремле. Их нельзя было увидеть только в районах Хитровки, Грачевки, Аржановки, хотя приходил он туда часто, жившим на Хитровке нечего было объявлять.
Контора помещалась в Столешниках. Всю техническую работу — прием объявлений, ответы корреспондентам, выдача квитанций, учет и предвиденье — какая газета будет больше нуждаться в объявлениях, — выполняла Мария Ивановна. Его делом оставался непосредственный контакт с периодическими изданиями, куда заглядывал часто.
Контора Гиляровского просуществовала несколько лет. В квартире ей была отведена самая большая комната. Впрочем, не только ей, здесь же помещалась и редакция «Журнала спорта», который дядя Гиляй начал издавать в 1890 году. Журнал возник не только потому, что долг затягивал петлей. Сказалась любовь к лошадям, к спорту, к степям, сыграл свою роль и случай.
Любил дядя Гиляй лошадей, вечных помощников и спутников жизни человека, чутко реагирующих не только на слова хозяина, но и на его настроение.
Знал лошадь. В степи видел ее неудержимую стремительность. Наблюдал осторожность, когда по горным склонам Кавказа шла лошадь, узкой тропой над обрывом пропасти, освобожденная от направляющей руки хозяина, доверившего ей жизнь. А как любил упоительный бег русской тройки и удивительное, ни с чем не сравнимое успокоение, возникающее от езды зимой в санях, мог часами любоваться гордой красотой лошади; любил конный спорт. Всегда находил возможность вырваться к зимовникам, рассыпанным по южнорусским степям. Мчался прочь из душных объятий города, чтобы освободиться от накипевшей горечи, раздражения и вдохнуть свежий воздух, ничем не стесненного степного простора. Конный спорт любил, пока он был миром открытого соревнования силы, умения, соревнования без подлостей и подвохов; любил, пока не пробилась в конный спорт «госпожа нажива».
Издание журнала занимало еще и потому, что его увлекало дело превращения рукописи автора в печатную страницу книги, журнала, в газетную полосу. Потому любил бывать в типографиях, наблюдать, как работают наборщики, как чистый лист бумаги на глазах заполняется рисунками букв. Не случайно дядя Гиляй дважды возвращался к издательской работе. В первый раз оказался издателем так.
В XX веке в Москве при университете возникло Чеховское общество. Много работал в обществе Володя Брендер, товарищ дочери дяди Гиляя по университету, человек остроумный, увлекающийся и веселый. Подростком Володе довелось однажды быть на репетиции «Вишневого сада» в Художественном театре, когда присутствовал на ней автор. Антон Павлович Чехов делал свои замечания актерам, Брендер запомнил голос Чехова — тихий, но очень определенный. Особенное впечатление произвели на Володю слова Чехова, обращенные к Лилиной, которая играла Аню. В одной из сцен актриса как бы мимоходом сорвала в саду цветок. Чехов немедля сказал:
— Этого не надо делать, Аня не дачница, она выросла на природе и не станет рвать цветы.
Володю Брендера тогда поразили слова Антона Павловича. Он рассказывал об этом эпизоде друзьям и гордился тем, что видел и слышал Чехова. Со временем Володя стал принимать деятельное участие в Чеховском обществе.