Этюд к картине «Баян» В. М. Васнецова. На нем ясно и четко выведено рукой художника: «Владимиру Алексеевичу Гиляровскому». Эта работа вызывала в памяти выставку Виктора Михайловича Васнецова в Историческом музее в 1913 году, и крутую лесенку, ведущую в мастерскую художника в его доме-тереме в Троицком переулке[17], где в тишине они беседовали о молодежи, о Павле Михайловиче Третьякове, о Савве Ивановиче Мамонтове. В начале 20-х годов многие горячие головы отрицали творчество этого замечательного художника. Васнецов продолжал идти своим путем. На выставке Союза показал он тогда работу «Один в поле воин». В печати ее ругали, а дядя Гиляй написал Васнецову:
Если речь заходила о молодежи, дядя Гиляй любил повторять закон, существующий на зимовниках, где тренировали молодых лошадей: «Когда конь берет барьер, не говори ему „нет“».
Аполлинарий Михайлович Васнецов, десятки лет наблюдавший отношение Гиляровского к художественной молодежи, как-то написал, что «многие из молодых только от него впервые услыхали искреннее слово одобрения и многие только благодаря этому стали правильно расти и развиваться».
До конца жизни бывал дядя Гиляй на выставках, продолжал общаться с художниками, откликался словами привета на их праздники, нередко в стихах, как, например, Павлу Радимову на его выставку, открывшуюся уже в 30-х годах:
БЫЛИ
Много лет неизменное участие проявлял дядя Гиляй к художнику Николаю Ивановичу Струнникову. Он встретил его мальчиком в сторожке парфюмерной фабрики Броккара, где Коля Струнников рисовал этикетки к флаконам, коробкам…
Дядя Гиляй сразу обратил на мальчика внимание, расспросил и узнал о желании стать художником. Да жить ему было негде и не на что, вот и работал, а не учился. Помог дядя Гиляй, отвел Струнникова в ляпинское общежитие, а там поступил Николай Иванович в московское Училище живописи, учился у Валентина Серова, затем в академию к Репину поехал.
С дядей Гиляем Струнников дружил всю жизнь. Не однажды писал портреты его, дочери, любимых писателем запорожских казаков. И положил своими работами начало «портретной» дяди Гиляя — так стали называть в Столешниках со временем одну из комнат.
— Здесь «были жизни» дяди Гиляя, — говорил он иногда тем, кто впервые попадал в эту комнату. Дом дяди Гиляя в старой Москве — понятие определенное. Не случайно извозчику достаточно было сказать: «К Гиляровскому» — и привозили в Столешников переулок.
Много, много лет дорога к дому дяди Гиляя вела к месту, где жили внимание и участие без назиданий и поучений, поддержка, ненаходимый пятак, нужное человеку доброе слово. В старой Москве знали: куда бы ни шел дядя Гиляй, он сворачивал с пути, если требуется его помощь.
По-разному проявлял ее дядя Гиляй. В Столешниках всегда было много разнообразных копилок. На ходу, при случае, обязательно после гонораров, которые были у него невелики, он опускал в копилки мелочь, а то и рубли. Иногда дома не оказывалось денег — копилки оставались неприкосновенными. Владимир Алексеевич поочередно опустошал их лишь тогда, когда отправлялся в путешествия по трущобной Москве либо в поездки на Волгу, иные оставались дома для тех, кто приходил за помощью. Нередко в копилки дяди Гиляя опускали монеты и его близкие друзья, те, кто бывал в его доме.
Дом Владимира Алексеевича в старой Москве связывался с понятием своеобразного центра художественной интеллигенции. Дом и хозяин в разные периоды оказывались на жизненном пути М. Н. Ермоловой, А. И. Южина, А. П. Ленского, В. Н. Немировича-Данченко, Ф. И. Шаляпина, А. П. Чехова, А. И. Куприна, А. М. Горького, В. Я. Брюсова, А. К. Саврасова, И. Е. Репина, И. И. Левитана, А. Е. Архипова… — всех не перечесть! Но многие, очень многие люди из тех, кто составляет гордость и славу нашей культуры, знали дорогу к дому дяди Гиляя и преодолевали ее ради минут и часов общения с ним.