Дом и сейчас хранит вещественные следы этих общений, потому что дядя Гиляй бережно хранил их, хранил как драгоценные реликвии, как память о замечательных людях, об ушедшем времени.
В 1908 году Москва тепло отметила 25-летний юбилей беллетриста Владимира Алексеевича Гиляровского. Как бы в укор тому, что именно этим видом литературы не дали возможности заниматься Гиляровскому, запретив и уничтожив его первую книгу «Трущобные люди», общественность отмечала дату публикации первого рас сказа Гиляровского в 1883 году. Газеты и журналы говорили о деятельности Гиляровского-беллетриста. К юбилейным дням вышла книга рассказов дяди Гиляя «Были». Первый, кому он послал сборник, был Лев Николаевич Толстой. Толстому в 1908 году исполнилось 80 лет. На титуле книги дядя Гиляй написал: «…Дорогой Лев Николаевич! 28 августа я хотел послать Вам телеграмму и не послал. Сел писать Вам письмо: вышел рассказ „Песня“. 30 августа я напечатал его в „Русском Слове“, а в октябре закончил им эту мою книжку „Были“. Были у меня хорошие минуты, когда я бывал у Вас в Москве, когда ходил с Вами на Чеховский вечер, когда… и много этих незабвенных „когда“… И в память этого примите мои „Были“. Это кусочки моей жизни. Примите и все наилучшие мои к Вам чувства».
В «портретной» дяди Гиляя висела фотография Льва Николаевича с автографом, кратким, как почти все его дарственные надписи: «Владимиру Алексеевичу Гиляровскому — Лев Толстой». Получен был портрет от Толстого в Хамовниках в 1899 году и всегда свято хранился.
Здесь же, в бывшей столовой, взятый под стекло, в простой черной рамке хранился адрес, который в юбилейные дни получил Гиляровский от «Русского слова». Печатным шрифтом было набрано на листе прекрасной бумаги: «…Дорогой Владимир Алексеевич! Правильнее всего и лучше всего было бы вместо адреса написать Вам экспромт. Человеку, который экспромтом был рабочим, экспромтом стал артистом, экспромтом геройствовал на полях сражения, экспромтом сделался писателем и — что удивительнее всего — экспромтом создает свои экспромты — такая форма приветствия была бы самой подходящей. Но мы не Гиляровские, мы только товарищи Гиляровского.
В качестве товарищей мы не будем подробно оценивать Ваших заслуг, мы скажем только, что Вы умеете жить на Парнасе, откуда несете свои задушевные стихи и рассказы, и на земле, где благодаря перу „Короля репортеров“ раскрыто множество темных историй, сделано много добра.
Но лучшее Ваше классическое произведение — Ваша личность. Тот Гиляровский, широкую душу которого на коне не объедешь. Это — чудесная, раскрытая книга, полная мощи, красоты и ласки…»
— Дальше читать невозможно, слишком много похвал, — говорил дядя Гиляй тем, кто задерживал внимание на этом адресе. Под ним стояли подписи: широкая, размашистая — Власа Дорошевича, а дальше — Федора Благова, фактического редактора «Русского слова», Сергея Рокшанина, Сергея Яблоновского-Потресова, Сергея Мамонтова — сына Саввы Мамонтова… и в конце скромно: Иван Сытин…
Адрес сочинял Влас Михайлович Дорошевич, по стилю чувствовалось. И Яблоновский приложил руку: «Доброту дяди Гиляя на коне не объехать» — это его фраза.
Влас Дорошевич — это годы жизни, работы, письма и записки, телеграммы, наконец, частые встречи. Мудрено ли, что захотелось иметь его портрет перед глазами. Дорошевич сам и принес портрет в Столешники. Молодой, еще не потолстевший, в элегантной шляпе.
Дядя Гиляй по возрасту был старше Дорошевича и работал журналистом, когда Влас Михайлович только начал. Но прошло время, и Россия стала зачитываться фельетонами Дорошевича, его знаменитой короткой строчкой. Она, эта строчка, вызывала немало насмешек в газетной среде. И дядя Гиляй порой называл Дорошевича: «Слово — точка — точка — строчка». Однако, раскрывая «Русское слово», он всегда искал короткие строчки, а найдя, успокаивался — будет что прочесть.
Они сотрудничали вместе еще в петербургской газете «Россия», но настоящая дружба завязалась с момента переезда Дорошевича в Москву для работы в «Русском слове». Редакция газеты находилась недалеко от Столешникова, на Тверской, и редкий день не заглядывал Влас Михайлович к дяде Гиляю пообедать или поужинать. Жили и работали, не соперничая, радуясь общению, сопровождая свои встречи шуткой и, если оказывалась она не совсем безобидной, не боялись — ничто не нарушало их взаимного уважения, доброжелательного расположения друг к другу. Для окружающих было, по-видимому, удовольствием наблюдать, когда собирались Дорошевич и Гиляровский вместе: искры летели от их остроумия.