О Чехове напоминает и матрешка-чернильница — ее подарил дяде Гиляю Антоша Чехонте, есть и другие вещи. После смерти Чехова дядя Гиляй не раз пытался написать о нем, но не получалось. Собирал материал, малейшие подробности о Чехове записывал, чтоб не забыть. Специальный блокнот завел, назвал его: «О Чехове». В нем короткие фразы вроде: «Антон Павлович любил сквер в марте» — или слова самого Чехова: «В Мелихове первая яблоня. Она переживет меня. У нее никаких болезней»; «Хорошо жить на свете»; «Мне хочется жить, и я люблю жизнь».
Портрету Глеба Ивановича Успенского определил дядя Гиляй место на своем столе, и береглась еще одна реликвия — оттиск письма Глеба Ивановича в Общество любителей российской словесности с автографом: «Владимиру Алексеевичу Гиляровскому на добрую память от Глеба Успенского. 21 марта 88 г. Москва».
Встречи дяди Гиляя с писателем начались в «Русских ведомостях». Мягкий по характеру, хлебнувший горя, Глеб Иванович откликался на доброту и сердечность. Редко приезжал в Москву по делам, но всегда заглянет в Столешники. Отношения его с дядей Гиляем стали настолько близкими, что, если возникала надобность решить какие-то вопросы в редакциях московских газет или журналов, Успенский обращался сам или просил издателей обратиться именно к Гиляровскому. А такая необходимость часто возникала. Успенский жил в Петербурге, но был тесно связан с московской периодикой. Неравнодушен был к русской кухне Глеб Иванович. В Столешниках, если известно было, что приедет Успенский, готовили хороший обед. Ну а где же хороший обед проходит в молчании? Какие это были драгоценные беседы!.. Они запомнились на всю жизнь.
Хранимый оттиск письма Успенского дядя Гиляй получил в трудный момент жизни — после того как сожгли книгу «Трущобные люди». На душе было смутно и горько. Письмо Успенского — выражение признательности Глеба Ивановича по случаю избрания его в почетные члены Общества любителей российской словесности. Когда об этом через газеты стало широко известно, Успенскому начали присылать со всех сторон России письма и телеграммы. Всего поздравлений пришло свыше двух тысяч. Среди них одно оказалось для Глеба Ивановича особенно дорогим. Это было письмо от пятнадцати рабочих. Его содержание и послужило основой для благодарного ответа Успенского Обществу любителей российской словесности. Много раз в течение жизни перечитывал это письмо дядя Гиляй, вспоминая Глеба Ивановича и сожалея о ранней смерти Успенского. А начиналось письмо с воспроизведения слов рабочих, обращенных к Успенскому: «Стыдно нам, русским рабочим, делается тогда, когда мы всюду слышим похвалы заграничным вещам, — говорим, что их вещи и дешевле и лучше и что только за границей изобретают хорошие машины и другие вещи. И нам обидно становится. Чем хвалить заграничное и порицать русских рабочих, не лучше ли устроить школы, где могли бы мы, рабочие, учить физику, механику. Вот тогда мы, русские рабочие, могли бы сделать что угодно… Обидно слышать порицание, в чем мы не виноваты… пора перестать видеть в нас непонятное стадо глупых людей и говорить, что мы не способны понимать правду, не любим читать хорошие, дельные книги…» Эти, последние мысли письма развивал в своем ответе Успенский: «Самым большим несчастьем простого рабочего человека оказывается невежество, темнота, отсутствие нравственной поддержки, дающей возможность ощущать в себе человеческое достоинство. И вот эту-то нравственную поддержку, как оказывается, человек нашел, по словам адресатов, „в хорошей книге“… Книга ничего не изменит в его (рабочего) труженической жизни, но… ему станет ясно и понятно вокруг себя. До этой хорошей книги они добрались не вдруг, а после долголетнего одурманивания себя лубочной литературой…» Книги Глеба Ивановича Успенского рабочие называли в своем письме «хорошими». «Оттого, — сообщали они, — что говорите о нас, о простом, сером народе… справедливо». «Действительно, — добавляет к этим словам Успенский, — желание писать справедливо всегда было во мне. И если высокоуважаемое Общество любителей российской словесности нашло возможным оказать мне высокую честь, избрав почетным членом именно только за эти простые цели, руководившие мною в моей литературной деятельности… честь, сделанная мне, есть вместе с тем приветствие и поощрение того рода литературы и тех его участников, которые руководствуются теми же простыми целями…»