На акварели Афанасьева тоже ночлежка, только петербургская. Эти работы художников всегда оставались у дяди Гиляя на виду.
Висели здесь еще портреты Ф. И. Шаляпина, С. И. Мамонтова, а недалеко от них на небольшом книжном шкафу стоял бюст художника В. Д. Поленова работы С. И. Мамонтова, подаренный дяде Гиляю автором, — все это была жизнь дяди Гиляя, память о тех, кто не однажды заглядывал в его дом в Столешники.
ДЯДЯ ГИЛЯЙ ДОМА
С детства привык дядя Гиляй к тому, что дом — это и уклад, и постоянство быта, определенность, которую нельзя нарушать, которая помогает сохранить равновесие, дарит радость, счастье.
Дом отца он оставил, чтобы увидеть жизнь. Многое познал в ней, но и скитания укрепили сложившееся с детства ощущение неприкосновенности и устойчивости, вложенные в понятие короткого слова — дом. Любил свой дом дядя Гиляй. Он появился у него после женитьбы.
Еще невесте М. И. Мурзиной в 1883 году писал в Киев: «…Ты одна для меня все на свете… Передо мной на столе, заваленном листами исписанной бумаги, стоит дорогая мне карточка с венком из колосьев и цветов на густой русой косе… И работается с удовольствием, с радостью…» Так и осталась навсегда у него на столе та самая фотография Марии Ивановны под толстым стеклом вместо рамы.
Венчался В. А. Гиляровский с Марией Ивановной 11 января 1884 года в церкви Спасского дворца, что у Красных ворот. На их скромном торжестве народа было мало, «С моей стороны, — записал он, — репортер Русаков и Чехов». После свадьбы поселились на 2-й Мещанской (ныне улица Гиляровского), потом не долго жили в Хлыновском тупике, а затем, никуда не переезжая, в Столешниках.
По характеру своему Мария Ивановна была совершенной противоположностью дяде Гиляю. Замкнутая, очень спокойная, с постоянством привычек и нелюбовью к передвижениям, даже поездки в Крым ради здоровья дочери были для нее нежелательны. Мария Ивановна проводила свою жизнь дома неутомимым, бдительным и никем не заменимым стражем его благополучия. Дядя Гиляй, как бы ни был занят, с себя никогда хозяйственных забот не снимал, оставался деятельным и заботливым хозяином. И все же основой дома была Мария Ивановна.
Для Гиляя, который мог иногда сообщить о себе через два-три дня, сдержанность Марии Ивановны, ее привязанность к дому были драгоценными качествами.
При этом она смогла наполнить дом женским уютом, держалась просто и доброжелательно, люди с ней не испытывали натянутости или скованности. Ее отношение к человеку было искренним, обращение приветливым. Мария Ивановна вызывала желание задержаться в Столешниках, поговорить с ней в обстановке, не сверкающей красным деревом, изысканным хрусталем люстр, но согревающей дивным и драгоценным огнем человеческой теплоты.
— Мария Ивановна — спокойный человек, — говорили знающие ее близко. Но и они не представляли себе, какой ценой доставалось это спокойствие. Она жила с тревожным вопросом: «Где Гиляй?»
А он возвращался так же неожиданно, как порой исчезал, и никто, кроме нее, не знал, как был он рад, счастлив, что дома все в порядке. Не успевала Мария Ивановна с облегчением вздохнуть, как Гиляй снова исчезал, и снова ее мучили те же вопросы: что с ним?
Где он? Когда вернется?.. Первое время после их женитьбы (они еще жили на 2-й Мещанской) она пугалась появления его «корреспондентов» с Хитровки. Затем привыкла, но окончательно не успокоилась, зная, что путь его почти ежедневно проходит в Москве через Хитровку и Арженовку, Хапиловку и Грачевку, а нет, так через Трубу, что, уходя, он забирает с собой свисток городового и кастет — на всякий случай. (Свистком пользовался часто, кастет не понадобился ни разу, и все же дядя Гиляй брал его с собой.) Никогда дядя Гиляй не почувствовал ее беспокойства, никогда не услышал он от нее ни слова упрека, не увидел на ее лице неудовольствия, — что было бы для него настоящей трагедией. Эти моменты — единственное ее огорчение в их совместной, более чем полувековой жизни.
Мария Ивановна, хотя и росла без матери, получила прекрасное воспитание и образование. Семья Баум, которая приютила ее, отличалась интеллигентностью, высокой культурой, знанием классической литературы, иностранных языков и огромной любовью к природе. Последнее внушалось главой семьи, садоводом Оттоном Матвеевичем Баум, и Мария Ивановна всю жизнь любила все зеленое, растущее — деревья, травы, цветы. Она не ограничивалась восхищением красотой природы, а изучала этот мир, следила за литературой по ботанике и садоводству. Прослушала садоводческие и цветоводческие курсы и с растениями обращалась не по наитию, а со знанием.