И вот решил, что будет писать книгу о встречах, и название ей дал: «Друзья и встречи».
Работу начал с главы о Марии Николаевне Ермоловой. Из знаменитых в первую очередь хотелось о ней. Работа шла медленно, тяжело. Писал и переписывал. Казалось, выходит сухо, без души. Работал в Картине, а тянуло в Москву, постоять на Театральной площади, подойти к Малому, где впервые увидел Марию Николаевну…
Вспоминал Антона Павловича Чехова… Перед окнами его комнаты на даче в Картине росли три большие плакучие березы.
В книгу «Друзья и встречи» вошли рассказы об Антоне Павловиче Чехове, Льве Николаевиче Толстом, Валерии Яковлевиче Брюсове, Алексее Кондратьевиче Саврасове.
Рассказ «Люди с волчьим видом» начинал вторую часть, в ней возвращался к трущобному миру российской нищеты, к обыденной Москве.
«Друзья и встречи» были сданы в издательство «Советская литература». Там ему предложили сократить главу о Ермоловой. Гиляровский отказался — предпочел снять ее совсем. С огорчением сообщал Ольге Ивановне:
«Всю романтичность, поэзию, которыми полна первая глава, моя любимая глава, над которой я особенно с увлечением работал, — долой! Но я ничуть не раскаиваюсь, что написал Ермолову, которую приходится вынуть из этой книги, я ее писал с удовольствием, писал и радовался…»
Силы медленно уходили. Это чувствовал дядя Гиляй и торопился с работой. Пришлось перенести операцию. Профессору Снегиреву, который оперировал, сказал: «Вы мне вынули глаз, и я увидел свет».
Неумолимое время доказывало свои права. Но неумолим был и дядя Гиляй, не хотел сдаваться, не собирался прекращать работы.
Пусть смерть пугает робкий свет, А нас бояться не принудит. Пока мы живы — смерти нет, А смерть придет, так нас не будет…
Неудача с главой о Ермоловой возвратила мысль к театру. Ведь с заметок о театре, с театральных анекдотов началась когда-то литературная работа.
Еще в прошлом веке был задуман роман о театре. Набросаны некоторые эпизоды. Теперь вспомнилось об этом, и захотелось написать, но только не роман, а «правдивую повесть о людях театра». Героями ее стали «безвестные перелетные птицы», заполнявшие когда-то провинциальные сцены России. Как обычно, над повестью «Люди театра» работал то в Москве, в Столешниках, то в Картине. В 1934 году была последняя встреча с любимым Картином. Перед отъездом послал дочери письмо в санаторий:
«23. V.34 года… Милая, дорогая моя Надюша! Я сегодня радуюсь всему, чувствую себя бодрым, веселым, совершенно спокойным. Помолодел на тридцать три года! Великолепное весеннее утро, даже в каменных Столешниках… Мама пошла в кооператив на Мясницкую и на Сухаревку, т. е. бывший Сухаревский рынок… Вчера был солнечный вечер, яркий закат со стороны Триумфальных ворот золотил Садовую снизу и рассыпался в умирающих остатках заревом…»
В Картине Гиляровский написал последние строки книги «Люди театра», поставил под ними: «Картино — Столешники, 1932–1933—1934 гг.»
А журналистика, репортерство? И над этой темой работал дядя Гиляй, работал долго, отвлекаясь и возвращаясь. Рукопись книги — назвал ее «Москва газетная» — всегда лежала на столе. Казалось, он мог написать о журналистике и репортерстве еще такую же большую книгу.
«С гордостью почти полвека носил я звание репортера — звание, которое у нас вообще не было в почете по разным причинам… забывали, что репортером начинал свою деятельность Диккенс, не хотели думать, что знаменитый Стенли, открывший неизвестную глубь Африки, был репортером и открытие совершил по поручению газеты… А Короленко? Многие и многие русские писатели отдавали репортажу силы, внимание и находчивость. И я бесконечно любил это дело и отдавался ему весь, часто не без риска. И никогда ни одно мое со общение не было опровергнуто. Все было строгой проверенной, чистой правдой. И если теперь я пишу эти строки, так только потому, что я — репортер имею честь быть членом Союза советских писателей».
Этими строками кончил книгу «Москва газетная».
С Москвой была связана вся его работа репортера и журналиста, вся жизнь.
Я старину твою люблю.