Просматривая книги «Москва и москвичи», «Записки москвича», досадовал: как мало рассказал! Работая над «Моими скитаниями», «Друзьями и встречами», над «Людьми театра» и «Москвой газетной», возвращался к любимой теме — «Москва» — и решил создать окончательный текст книги «Москва и москвичи». Придут дочь, зять — их слушал с удовольствием, радовался успехам, успокаивал в огорчениях. Но оставался один — и снова писал. Ему приносили еду (врачи рекомендовали гречневую кашу) — отвлекался. Увидев кашу на тарелке, с упреком произносил:
— Маня, опять?..
— Гиляй, гречневая каша полезна, в ней много железа.
— Да я ведь вторую кочергу доедаю!
И снова углублялся в работу. В столовой большой обеденный стол был раздвинут, половину его занимали рукописи, папки, листы. Иногда вставал ночью и записывал. Боясь разбудить домашних, света не зажигал, а чтоб строчки не набегали одна на другую, писал и отгибал лист, снова строчку писал и отгибал — к утру таких гармошек набиралось немало. Складывал их в особую папку, постоянно лежащую перед ним на столе.
По каким-то делам однажды пришлось дяде Гиляю зайти в домком. Увидел там широкоплечего молодого человека в форме моряка. Сначала Владимир Алексеевич не обратил внимания, потом что-то знакомое мелькнуло в улыбке моряка, а когда тот, собираясь уйти, приложил к козырьку руку, увидел, что на ней не было двух пальцев… Словом, это оказался тот рыжий бездомный сирота Коська, которого нищенки Хитровки носили с собой, чтоб вызвать жалость. Коську знал дядя Гиляй пятилетним, он тогда сходил за годовалого — до того был тощ, худ и мал от постоянного недоедания. После революции попал он в детский дом. Прошли годы, и нищий Коська стал штурманом дальнего плаванья. Вернувшись из домкома, дядя Гиляй написал рассказ «Штурман дальнего плаванья». Очень сожалел, что рукопись книги «Москва и москвичи» была уже в издательстве «Советский писатель».
— А рассказом «Штурман дальнего плаванья» хорошо бы закончить, — говорил дочери. — Так, видно, и останется моя книга «Москва и москвичи» недосказанной, недопетой.
…В тиши Столешников за обеденным столом — участником встреч с друзьями — написал Гиляровский и эти строки предисловия к любимой книге:
«Я — москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя! Я — москвич!»
Москва, Столешники, 1982.