— Главное, — философствовал Груба, — что они по ноге. Это первое дело, чтобы башмак был как влитый. А уж за эту мерку можно поручиться! Верно, Яцек? Как в чулке.
— Верно, — говорил Дзержинский, — как в чулке!
Попрощались у мостика. На первом же крыльце
Дзержинский, оглянувшись, снял новые башмаки и надел старые.
Но в Ковно эти старые башмаки развалились совсем. И наступил день, когда их уже никто не брал чинить, ни один человек. Денег же для того, чтобы купить башмаки, не было вовсе, и тогда Дзержинский вспомнил о подарке. Завернув дареные башмаки в газету, он отправился искать сапожника, который растянул бы тесный ботинок, и на окраине города нашел человека, согласившегося «попробовать».
Через день Дзержинский зашел за башмаками.
Старика-сапожника не было, а на его месте сидел подмастерье, голубоглазый, кудрявый, в фартуке. Он прибивал гвоздями подметку и пел.
Разговорились.
Парня звали Петром, лицо у него было веселое, он почему-то принял Дзержинского за студента и сказал ему, что очень хотел бы учиться, да вот денег нет, и спросил, почему это у одних есть деньги, а у других нет. Дзержинский объяснил.
Парень быстро и коротко взглянул на Дзержинского, но больше ничего не спросил и молча продолжал загонять деревянные гвозди в подошву сапога. Скоро вернулся старик и сказал, что еще не успел растянуть ботинок, но что завтра уж, наверное, поспеет.
— Так я завтра зайду, — сказал Дзержинский и попрощался.
Так началось знакомство Дзержинского с голубоглазым подмастерьем сапожника. Парень был сообразителен, серьезен и очень многим интересовался. Несколько раз он брал у Дзержинского популярные книжки — о том, как устроена земля, и планеты, об электричестве, о физике и химии. И однажды, в июне, попросил книг опять, но других, поинтереснее.
— Не знаю, что поинтереснее, — сказал Дзержинский. — Каких же тебе дать книг?
Опустив глаза, парень негромко произнес:
— Как все устроено — вот бы мне какую книгу.
— Что как устроено?
— Вот насчет богатых и бедных. Насчет господ и мужиков.
— Зачем это тебе? — спросил Дзержинский.
Был вечер, очень жаркий и душный. Они сидели рядом на скамейке в скверике, возле собора.
Подмастерье сбоку взглянул на Дзержинского и совсем тихо объяснил:
— Хочу все понимать.
— Что же ты хочешь понимать?
— Все, — упрямо повторил парень, — то, что вы понимаете, то и я хочу.
— А что же я, по-твоему, понимаю?
— Вы понимаете, — сказал подмастерье, — я знаю, что вы-то все понимаете.
— Но ведь за эти книги по голове не гладят, — произнес Дзержинский, — за них можно в тюрьму угодить.
— Не угодим, — сказал подмастерье.
— Неизвестно.
— Известно! Я никому не скажу, что читал.
Помолчали. Подмастерье взглянул на ботинки Дзержинского и спросил, жмут ли теперь. Дзержинский ответил, что теперь не жмут.
— Хорошие ботинки, — похвалил подмастерье, — сделано как надо. Таким ботинкам сносу нет. Кто шил?
— Сапожники, — ответил Дзержинский.
Ему хотелось сказать, что семнадцать человек шили эти башмаки, но он смолчал.
Подмастерье засмеялся, вынул из кармана коробку дорогих папирос «Турчанка», двадцать пять штук — сорок копеек, и протянул Дзержинскому.
— Богато живешь, — сказал Дзержинский, — я к таким папиросам не привык...
И он стал сворачивать самокрутку из дешевого табака-крошки. Свернул, сунул самокрутку в деревянный мундштук и закурил.
Подмастерье почему-то слегка порозовел.
— Барину одному штиблеты на квартиру относил, — сказал он, — барин мне и подарил пачку. На, говорит, кури, говорит, на здоровье. Я и взял, мне что!
Дзержинский молчал. Чем-то ему вдруг не понравился этот ясноглазый и кудрявый, ладно скроенный и крепко сшитый парень. Но чем?
А парень уже говорил о своей жизни, о проклятой работе за гроши, о старике-хозяине, который, когда пьян, дерется чем попало, а когда трезв, заставляет работать круглые сутки. Голос у него был печальный, а детские ясные глаза смотрели куда-то далеко, на ступени собора.
— Живешь-живешь, — говорил он, — а что видишь? Город большой, погулять хочется, а времени никакого нет. И одежды нет! Куда я вот такой замурзой пойду? Опять же, как лето, так ничего, а зимой и вовсе пропадай. Совсем надеть нечего. И денег нет, даже семечек не на что купить, не то чтобы, допустим, костюм справить — тройку или сюртук. Другие устраиваются, места находят подходящие, или там в лакеи идут, или в приказчики — те живут ничего...