Петя смутился.
— Вроде бы я... А теперь приехал по делам сюда, набрался смелости и позвонил самому Феликсу Эдмундовичу. А он в ответ, — идите, говорит, и смотрите, как там сейчас ваши картины развешивают. Так и сказал «ваши». Я и пришел... Какие же тут мои, а, Василий?
— Да теперь пожалуй, и не определишь, какие именно твои! — ответил Вася. — С того дня много еще полотен обнаружено. Вот развешиваем по стенам.
Втроем, Лебедев, Быков и Вася, пошли по залам — смотреть спасенные картины.
КНЯЗЬ
Едва Дзержинский вошел к себе в кабинет, как секретарь протянул ему телефонограмму. Опять то же самое. Опять некий бандит, имеющий на руках документ ВЧК, под видом обыска ограбил четыре квартиры.
Опять!
Несколько минут он думал, морщил лоб и курил глубокими затяжками.
— Кто это делает?
Чекисты сидели опустив головы. Первые чекисты, самые первые сто двадцать человек — с лицами, серыми от голода, с глазами, розовыми, как у кроликов, от бессонных ночей.
— Кто же это делает? — во второй раз спросил Дзержинский.
Они сидели, он стоял перед ними. Глаза его блестели тем неукротимым огнем, который так хорошо был известен всем, кто работал с ним вместе.
— Сейчас ровно одиннадцать часов. Через сутки в это же время бандит должен быть здесь. Все.
Он еще раз оглядел землистые лица своих чекистов — юношей и стариков, рабочих и студентов, матросов и солдат. И тоскливо подумал; «Если бы их накормить досыта, один только раз, но досыта. Большой котел каши с салом и восемь часов сна».
Всю ночь напролет звонили телефоны.
Пойманы шестеро бывших офицеров с ручными гранатами и пулеметом. Пулемет везли на ручной тележке.
Анархисты убили старика-рабочего. Обнаружен подпольный склад винтовок. Банда анархистов ограбила Центротекстиль в Москве.
Наиболее опасных, умело запирающихся, сильных людей Дзержинский допрашивал сам. Ходил по комнате, засунув локти за ремень, задавал короткие вопросы, посмеивался:
— На что вы надеялись! Думали, что мы отдадим власть назад? Для чего же? Для того, чтобы вы потопили рабочих и крестьян в их собственной крови? Нет, не выйдет. Не отдадим. А вас и вам подобных будем расстреливать.
И, внезапно остановившись посреди комнаты, мгновение глядел гневными, широко открытыми глазами в лицо тому, кого допрашивал:
— Да! Извольте, не запираясь и не тратя попусту времени, назвать имена ваших друзей по контрреволюционной работе. Кто снабжал вас деньгами? Оружием? Что? Говорите громче, не стесняйтесь. Так. И вот вы хотели взорвать? Так. И что еще?
У него были удивительные глаза — правдивые, смелые, прямые. Он всегда смотрел прямо в глаза, и друзьям и врагам.
Под утро поехали на извозчике арестовывать офицеров-заговорщиков. Моросил дождь. Дзержинский поднял воротник шинели, молчал. Глухо цокали лошадиные копыта...
Возле назначенного дома поджидали красноармейцы. Старшина подошел к Дзержинскому, доложил. В голосе его слышалось волнение: дело обещало быть опасным, раз приехал сам председатель ВЧК. На легкие дела он никогда не ездил, бывал только на серьезных, и чем опаснее казалось дело, тем веселее держался Дзержинский.
Когда поднимались по лестнице, Дзержинский вдруг сказал что-то очень смешное, и старшина фыркнул.
— Тише, — сказал Дзержинский. — Разве чекисты могут смеяться?
Старшина испуганно сделал серьезное лицо, но Дзержинский вновь рассмешил его. На площадке четвертого этажа он вынул из кармана длинноствольный револьвер, расставил людей и постучал в дверь.
Дверь не открывали.
— Раньше времени не стрелять, — сказал Дзержинский. И опять постучал.
Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и четыре человека выскочили на лестничную площадку.
— Стой! — крикнул Дзержинский. — Стрелять буду!
Из открытой двери выбежали еще трое.
Раздался один выстрел, потом второй, потом еще.
Запахло пороховым дымом. Снизу бежали красноармейцы.
Поймали всех, не ушел никто.
Но того старшины, которого смешил Дзержинский, не стало. Старшину застрелил молодой офицерик с торчащими усами.
Арестованных заговорщиков повели в ЧК пешком. Молодой офицерик курил папироску и говорил Дзержинскому в спину:
— Очень странно, что мы не прорвались. Необыкновенно странно. Все мы, офицеры, люди бывалые, и вот, извольте видеть, такая тарарабумбия...
— Это верно, что тарарабумбия, — сказал из темноты красноармеец, — вы офицеры, конечно, бывалые, но мы солдаты тоже ничего, бывалые. Верно, товарищ Дзержинский?
Дзержинский молчал. Сзади на извозчике везли под шинелью тело убитого старшины. Не оглядываясь, Дзержинский прислушивался к тому, как стучат колеса, и, шагая по мокрой, грязной мостовой, думал...
На заре привели невысокого плотного человека, обросшего темной щетиной.
— Кто вы такой? — спросил Дзержинский.
Человек, не отвечая, глядел по сторонам.
— Я спрашиваю, — кто вы такой? — повторил Дзержинский.
Человек молчал.
Дзержинский подвинул к себе бумаги, найденные у задержанного. Не торопясь прочитал все, одну бумажку поглядел на свет. Внезапно глаза его сверкнули.
— Вы ходили с документами работника ВЧК. Вы грабили людей, отбирали у них деньги, часы, кольца и выдавали себя за сотрудника Чрезвычайной Комиссии, которая охраняет спокойствие граждан. Из-за вас пошел слух о том, что чекисты грабят население. Кто вы такой и зачем вы это делали?
— Кто я такой, это все равно, — ответил человек. — Делал я это с целью грабежа. Я бандит. Вот и все.
— Вы не только бандит, — сказал Дзержинский. — Может быть, сразу сознаетесь?
Задержанный молчал, глядя в пол.
Дзержинский встал и прошелся по комнате. Потом что-то негромко сказал секретарю.
— Сейчас, — ответил секретарь.
Через несколько секунд в кабинет вошел бородатый дворник с бляхой, в тулупе и в фартуке. Испуганно глядя на Дзержинского, он пальцами старался потушить махорочную самокрутку.
— Ничего, кури, дед, — сказал Дзержинский. — И садись вот сюда.
Дворник сел на край стула против задержанного, поморгав, сдернул с лысой головы шапку и сказал:
— Здравия желаю, ваше сиятельство...
— Я тебя не знаю, дурак, — ответил задержанный.
Дворник обиделся.
— Как так не знаете? — сказал он. — Что вы, ваше сиятельство! Михайла я, дворник. Может, не признали?
— Вздор, — сказал задержанный. — Не знаю я никакого Михайлы.
— Да как же не знаете? — совсем обиделся дворник. — Я вам, может, десять лет парадное отворяю. Не знаете! Не знаете! Я Михайла Пашков, а вы, известно, князь господин Эболи. Раньше вы у нас жили, а теперь уже съехали. Тоже забыли! Бывало, раньше со мной и разговоры разговаривали, особенно ежели пьяненький приедете. Забыл!
— Ну, ладно, идите, — сказал Дзержинский дворнику.
Дворник, ворча, пошел к двери.
Дзержинский сел за стол и сказал:
— Так вот, бывший князь Эболи. Расскажите, для чего вы, выдавая себя за чекиста, грабили жителей города. Расскажите подробно и по порядку.
— Я не бывший князь Эболи, — с ненавистью в голосе сказал задержанный. — Я родился и умру князем, и никто у меня титул мой не отберет, кроме русского царя. Что же касается причин, по которым я грабил, то вот они: я хотел подорвать доверие людей. Я хотел, чтобы о чекистах говорили как о грабителях. И не только этого я хотел. В дальнейшем я бы расстреливал тех, у которых производил обыски. О вас пошла бы слава, как о зверях и убийцах...
— Подождите, — сказал Дзержинский, — не торопитесь. Надо все записать.
Комната была полна народа. Кто сидел, кто стоял.
Первые чекисты, первые сто двадцать человек, с лицами, серыми от голода, розовыми от бессонных ночей глазами.
— Князь Эболи, выдававший себя за чекиста, расстрелян, — сказал Дзержинский. — Такая же судьба постигнет каждого, кто посмеет порочить честное звание чекиста. Понятно? Теперь перейдем к другим вопросам...