«Покушала, наверно, на своем веку золотых баранок», — подумал почему-то красноармеец, вспомнив вывеску булочной, нагнулся и побежал вперед.
Она выстрелила еще два раза.
«Не умеет стрелять», — решил он и ударил ее по руке с пистолетом. Пистолет выстрелил в воздух и упал. Красноармеец сунул ствол нагана ей в лицо и велел поднять руки вверх. Но она не подняла. Тогда он принялся вязать ее, а она вырывала руки и негромко, со злобой говорила:
— Вы мне делаете больно, дураки! Не смейте! Вас все равно всех повесят... Отпустите меня, слышите? Я вам заплачу золотом. Отпустите. Все равно вас перевешают...
— Не соображаешь, чего говоришь, — сказал красноармеец. — Как так повесят? Ты, что ли, повесишь? Какой тип нашелся! Повесят!
Потом женщину вели в ЧК. Красноармеец насупился и молчал.
«Хотел ей вежливость оказать, — обиженно думал он, — а она мало того, что шпионка, так еще наскакивает. Повесить! Тип».
Через некоторое время его вызвали к Дзержинскому.
Красноармеец собирался долго и основательно: начистил сапоги, пришил суровой ниткой крючок к шинели и до отказа затянул на себе ремень. И так как он любил порассуждать, то на прощание сказал своим товарищам:
— Надо вид иметь, как следует быть. А то товарищ Дзержинский скажет: «Это что такое за чучело? Разве ж это красноармеец? Это скорее всего позор, а не красноармеец! » И вместо беседы получится гауптвахта.
У секретаря он немного подождал и покурил козью ножку, сделанную из махорки, смешанной, для экономии, с вишневым листом. Потом отворилась дверь, и вышел Дзержинский. На нем были высокие болотные сапоги и простое красноармейское обмундирование.
— Проходите в кабинет и садитесь.
Красноармеец вошел в кабинет, сел и снял шлем.
— Я должен объявить вам благодарность, — сказал Дзержинский, — вы раскрыли большой контрреволюционный заговор.
И он внимательно, не отрываясь, поглядел на красноармейца.
«Вот так номер, — подумал красноармеец, — целый заговор».
Ему очень захотелось немного порассуждать, но он постеснялся.
— Один из ответственных военных работников, — продолжал Дзержинский, — один очень ответственный работник, которому мы доверяли, как своему человеку, изменил нам, передался Юденичу и стал шпионом у врагов Советской власти.
— Безобразие какое, — не сдерживаясь, сказал красноармеец, — прямо-таки нахальство, я извиняюсь!
И он стал длинно рассуждать о том, что эти шпионы — такие типы, которые еще и веревкой грозятся, и что всех этих шпионов надо вымести нашей советской метлой.
— Да, — едва заметно улыбнувшись, ответил Дзержинский, — вы правы. Так вот, заодно с этим изменником был один старик-француз. Вы поймали его дочь. Таким образом, мы ликвидировали заговор. А за вашу помощь большое спасибо вам.
Потом Дзержинский немного поговорил с красноармейцем о его жизни, женат ли он, есть ли у него дети.
— Я молодой, — сказал красноармеец и сконфузился, — у меня жинки нет. Мне всего годов ровно двадцать.
— Действительно, не очень старый, — согласился Дзержинский.
Через несколько минут отворилась дверь, и два красноармейца ввели в кабинет старика с подстриженными белыми усами и в таком высоком воротнике, что старик едва поворачивал голову.
Дзержинский разговаривал с ним довольно долго. Потом старик вдруг поднялся и громко, на весь кабинет, очень сердито сказал:
— Это случай. Вы меня поймали случайно.
— Ошибаетесь, — очень спокойно ответил Дзержинский, — мы поймали вас далеко не случайно. Если бы нас не поддерживали рабочие, крестьяне, красноармейцы и все трудящиеся, мы бы вас, конечно, не поймали. Но мы, чекисты, опираемся на трудящихся. Каждый наш красноармеец понимает, что такое Чека.
— Это не мое дело, кто у вас что понимает, — перебил старик. — Я говорю о том, что я пойман случайно; то, что я попался, — это чистый случай.
— Неверно, — ответил Дзержинский. — Дочь ваша действительно случайно уронила сверток, но красноармеец не случайно заинтересовался им, не случайно побежал за вашей дочерью, не случайно, рискуя жизнью, арестовал ее и не случайно привел в Чека. Верно?
И Дзержинский повернулся к красноармейцу.
— Совершенно верно, товарищ Дзержинский, — сказал красноармеец.
Сердитый старик с трудом повернул голову в высоченном воротничке и тихо спросил:
— Ах, это ты, мерзавец, арестовал мою дочь?
— Попрошу вас мне не тыкать, — ответил красноармеец. — Что дочка, что папаша — один характер. Вас попробуй не арестуй, так вы потом нашего брата целиком и полностью перевешаете! А еще тыкает!
Однажды Ленин и Дзержинский ехали в автомобиле по набережной. Автомобиль осторожно обгонял колонну красноармейцев, идущих на фронт. Полковой оркестр играл марш.
— Посмотрите, Владимир Ильич, — сказал Дзержинский, — посмотрите в стекло назад, поскорее, а то проедем...
— Что такое? — спросил Ленин.
— Вот на правом фланге в первой шеренге идет молодой красноармеец. Видите?
— Этот?
— Он самый.
— Так француз утверждал, что он попался чисто случайно? — усмехнулся Ленин.
— Да, — сказал Дзержинский. — А этот паренек раскрыл заговор. Совсем молодой, — небось, не брился еще ни разу...
Тут Дзержинский ошибся: как раз сегодня красноармеец побрился. Он шел бритый, в начищенных сапогах, с винтовкой, котелком и вещевым мешком, и, конечно, не знал, что в эту минуту на него смотрят Ленин и Дзержинский.
ОТЕЦ
За ширмой в кабинете стояла кровать.
Когда не было больше сил работать, Дзержинский уходил за ширму, стягивал сапоги и ложился. Он спал немного, три-четыре часа. Никто никогда не будил его. Он вставал сам, умывался и, отворив дверь в комнату секретаря, говорил:
— Я проспал, кажется, целую вечность?
И узнав, что произошло нового за время его сна, садился работать. На столе лежали непрочитанные письма и записки, доклады и рапорты. На все он должен был ответить сам, во всем он должен был разобраться. Вот, например, создается фонд для борьбы с Советской властью и для поддержки контрреволюционного саботажа. Известно, что владельцы торгового дома «Иван Стахеев и К0» внесли крупную сумму. Известно, что много внесли Тульский поземельный банк, Московский народный банк, табачный фабрикант Богданов. Но кто внес вот эту кругленькую сумму в четыреста восемьдесят тысяч рублей? И что это за французское письмо? А эта сумма в пятьсот сорок тысяч рублей? Откуда она взялась?
На небольшом клочке бумаги он набросал схему вражеской организации так, как она рисовалась в его воображении. И медленно, шаг за шагом, решал задачу, которую только он мог решить...
Или эти знаменитые «Солдатские университеты», которые подготовляют по существу вооруженное восстание против Советской власти. Великолепный «университет», из аудитории которого изъято бомб-«лимонок» столько-то, карабинов кавалерийских еще больше, пистолетов системы «Маузер», пистолетов системы «Браунинг»... А закрой эти «университеты», какой визг поднимется — большевики душат культуру, большевики не дают солдатам учиться, большевики враги науки и варвары!
Обдумывая и решая, он расхаживал по своему кабинету из угла в угол, как когда-то в тюрьме. Глаза его поблескивали, а руки он держал засунутыми за ременный солдатский пояс.
В любой час ночи секретарь собирал в его кабинете чекистов на совещание.
Приходили молодые рабочие коммунисты, плохо и бедно одетые — кто в обмотках, кто в огромных, разношенных, похожих на бутсы ботинках, кто в пиджаке, кто в сатиновой косоворотке.
Приходили бывшие солдаты, в гимнастерках, выцветших под жарким галицийским солнцем, в порыжевших, разбитых сапогах, заткнутых соломой.
Приходили седоусые старики-путиловцы, железнодорожные машинисты, черноморские и балтийские матросы...