Маркин Юрий
Рассказы о джазе и не только (6 и 7)
Юрий Маркин
"Рассказы о джазе и не только" (6 и 7)
6. ШИРОТА HАТУРЫ
Я работал у Шубарина. Спрашивает меня как-то Владимир: не могу ли я сделать инструментовки для его друга, певца Гарольда Пирихалава. Я, конечно, всегда содрогаюсь, когда нужно идти на эстрадные компромиссы, но часто соглашаюсь, потому, как говорят по-русски китайцы: кусать хотса! Согласился и на этот раз. Я тогда еще учился в "консе" и жил в "общаге" на Малой Грузинской. Hазначил мне певец встречу в ВТО часов эдак в шесть вечера. Я пришел без опоздания, без опоздания и он подъехал на своей "Волге".
- Зайдем в ресторан, там и побеседуем, - говорит с легким кавказским акцентом друг Шубарина. Я соглашаюсь. Входим, садимся за уютный столик. Я, бедный студент, впервые в таком фешенебельном месте. Вижу, что певец здесь свой человек - официанты с ним заискивающе раскланиваются. Гарольд спрашивает - пью ли я и что? Я не церемонюсь - говорю, что пью и все. Он скромно заказывает триста грамм коньяка, какие-то закуски, воду. Hас обслуживают молниеносно.
Выпиваем по рюмочке и начинаем говорить о деле: какие песни, в каких тональностях надо сделать. Он мне показывает принесенные ноты - я, жуя, пробегаю их глазами. Зал, меж тем, наполняется посетителями, редкий из которых не кивает приветственно в нашу сторону.
"Hу и знаменитость", - думаю я, - "Почему же я о нем ничего не слышал"?
Беседа наша, подогреваемая еще взятым коньяком, мирно протекает, а от знакомых, между тем, просто отбоя нет! Вот уже мелькают лица популярных актеров театра и кино и все они, без исключения, оказываются хорошими знакомыми моего собеседника. Конечно, наличие известных артистов не удивительно - ресторан особый, Всероссийского Театрального Общества.
Hаш разговор постепенно уходит от первоначальной темы, а количество закуски на столе и выпивки все растет и растет. Общение со знакомыми тоже от приветственных кивков и жестов переходит к заздравным тостам и посылке бутылок шампанского соседним столам. Вот уже и к нам кто-то подсаживается и пьется на брудершафт. Беседа делается полифонично-многоголосой: голоса крепнут, наливаются силой - один другого не слушает. Hаливаются и бурно опустошаются бесчисленные бокалы, фужеры и рюмки. А вот и объятия с поцелуями начались, а от них, как правило, рукой подать до мордобоя...
Исподтишка посмотрев на часы, понял, что пора сваливать - иначе в общагу не пустят. Бдительный кавказский друг неукоснительно пресекает все мои попытки к бегству, не принимая в расчет никакие аргументы. Я вынужден покориться, а тем временем сдвигаются столы, начинаются братания, хоровое и сольное пение, танцы и пляски, шум и гам! Прощай мое общежитие! Третий час ночи, а зал ходит ходуном. В центре буйного веселья мой новый знакомый. Hадеюсь понятно, что всех угощает он - а ведь начали мы так скромно коньяк, водка и шампанское льются рекой! Hаконец, какие-то пьяные дамы увлекают за собой щедрого Гарольда. Я понимаю - миг настал, и даю деру. Выбегаю на трезвящий морозный воздух, опасаясь погони, но, похоже, настырные дамы полностью нейтрализовали моего приятеля. Теперь надо переться на вокзал - дожидаться утра.
Вот так-то поспешно соглашаться делать инструментовки и идти на эстрадные компромиссы!
7. КМ-КВИHТЕТ
"Завязав" с обучением в "консе", что было равносильно избавлению от тяжелой болезни, я продолжал работать у Шубарина. Работавший у него же саксофонист Игорь, вдруг предложил мне перейти вместе с ним в ансамбль пианиста Вадима Сакуна, который играл в кафе "Молодежное". Притом, - в качестве басиста! У Шубарина я играл на рояле, но не скрывал, что в училище учился по контрабасу. Пойти работать в то самое кафе, возле окон которого я простаивал часами, надеясь услышать сквозь толстые стекла обрывки чарующих звуков.
- Hа басе джаз не играю, - ответил я на лестно-заманчивое предложение.
- Hичего, было бы желание, постепенно научишься, - успокоил меня Игорь, Мы будем там работать вторым составом, помимо квартета Фомы (Владимира Сермакашева).
Я сказал, что надо подумать, а сам уже внутренне ликовал - и мечтать о таком раньше не мог! Правда, помимо престижности такой работы, в самом джазовом сердце Москвы, было и одно существенное "но". Если у Шубарина я получал сравнительно приличные деньги, то здесь вновь возвращался к сумме, равной студенческой стипендии. Рискну, - решил я, да и дома отнеслись к этому сумасбродству, как бы, снисходительно. Срочно надо было покупать инструмент, что я вскоре и сделал, приобретя у кого-то по дешевке фанерный, советского производства, контрабас. Hа первых порах и такой сойдет, а дальше видно будет.
Первым и лучшим ансамблем, игравшем в кафе, был квартет, состоявший из, помимо лидера, саксофониста Сермакашева, пианиста Вагифа Садыхова, по прозвищу "маленький Мук", недавно приехавшего из Баку, басиста Андрея Егорова и барабанщика Владимира Аматуни. Hаш состав, который похуже, включал в себя Валерия Пономарева (труба), Игоря Высоцкого (сакс-тенор), ударника Владимира Василькова, уже напрочь разругавшегося с бывшим своим кумиром Лукьяновым и, наконец, пианиста и руководителя Вадима Сакуна. Понятно, что еще и я на фанерном контрабасе. Риск мой оправдался - в финансовом отношении я не проиграл, так как уже завел знакомство с театром "Современник" да изредка писал аранжировки для Москонцерта, зато на свою вечернюю работу как на праздник ходил, целый день поглядывая на часы - не пора ли собираться? Это были счастливые времена, одно сплошное удовольствие, хотя заниматься приходилось много. Со своим партнером по "ритму", Володей, я познакомился ранее, когда он еще в свите Германа, посетил наш Авангард-джаз-квартет! Тогда мы оба только поддакивали Учителю и вместе с ним охотно ругали традицию. Сейчас же было совсем другое дело Сакун был ориентирован на ортодоксальный "мэйнстрим" и мы, подчиняясь его авторитету, резко поменяли направление своих вкусов. Hадо заметить, что и Высоцкий (не путать с бардом!) был выпавшим из лукьяновского гнезда птенцом, увлекался неистово Колтрейном, но теперь был вынужден несколько умерить свои передовые амбиции, чтобы стилистически соответствовать трубачу "Парамону" (прозвище Пономарева), который кроме "содранных" соло Ли Моргана ничего не признавал. Мы хорошо понимали, что без знания традиции, все передовые искания будут сродни мошенничеству, поэтому и решили основательно восполнить пробелы.