Второй период своего творчества, более тридцати лет, Кант посвятил исследованиям познавательных и нравственных способностей человека. Его основные философские труды: «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». Кант-агностик утверждает, что подлинная природа вещей не может быть доступна познанию. Кант — в основном идеалист — утверждает, что законы природы есть творение разума. (Такой вывод вытекает из утверждения о непознаваемости подлинной природы вещей.) В то же время в его философии есть ряд важных материалистических положений. Поэтому часто позицию Канта справедливо характеризуют как дуалистическую. Эта противоречивость позволила критиковать его учение и материалистам, и идеалистам.
Попробуйте проделать такой эксперимент: призовите на помощь всю силу вашего воображения и хотя бы на долю секунды нарисуйте перед вашим умственным взором предмет, существующий вне пространства и времени. Говорят, что попытка не пытка. Но, едва предприняв такую попытку, вы тотчас обнаружите, что она сущая пытка для ума, потому что представить себе предмет вне пространства и времени невозможно. Предмет непременно где-то существует, то есть в каком-то месте, занимает это место в пространстве, и когда-то существует, то есть пребывает во времени, как бы ни ограничивали и пространство, и время. Сказать же, что предмет существует нигде и никогда, равносильно утверждению, что предмета нет, что он не существует. Требование представить себе нечто существующим вне пространства и времени равнозначно требованию представить себе существующим несуществующее. Ведь существовать — значит существовать в пространстве и времени.
Зачем же ставить такой эксперимент? Немецкий философ Иммануил Кант ответил бы, пожалуй, на этот вопрос так: — Затем, чтобы доказать вам, что вы глубоко заблуждаетесь, полагая, будто пришли к правильному выводу.
— Позвольте, но разве вывод о том, что вещи вне пространства и времени не существуют, не является очевидным?
— Нет, — ответил бы философ. — Ошибка состоит в том, что вы полагаете, будто знаете о вещах нечто такое, что находится за пределами ваших ощущений. Но в действительности мы знаем только то, что ощущаем. Вещи открываются нам только в ощущениях. Другого пути узнать что-либо о предметах у нас нет. Поэтому мы и связаны с миром вещей посредством ощущений и одновременно как бы отгорожены ими от него своеобразной стеной, через которую нельзя ни проникнуть, ни перелезть. Сравнивать наши ощущения мы можем только с ощущениями, а не с тем, что на самом деле свойственно вещам.
— Но вы убеждены, что вещи эти существуют?
— Да.
— В пространстве и времени?
— Вы повторяете прежнюю ошибку. Вещи нам представляются существующими в пространстве и времени. И поэтому мы действительно не в состоянии представить себе вещь вне пространства и времени. Я подчеркиваю: представить. Но утверждать, что они на самом деле существуют в пространстве и времени, мы не вправе. Мы не можем и никогда не сможем представить себе вещь вне пространства и времени, но это говорит только о нашей способности представлять, а не о свойствах самих вещей. Пространство и время — необходимые формы организации наших чувств, а не самих вещей. Эти формы даны нам до всякого опыта, априорно[7]. Песок, наполняющий сосуд, приобретает форму сосуда. И стало быть: наше представление о вещи и сама вещь — это разные вещи, простите за каламбур. И поскольку мы лишены всякой возможности когда-либо выйти за пределы наших представлений о вещах, то, следовательно, никогда не сможем сравнить эти представления с самими вещами. По этой же причине утверждение, что вещи представляются нам существующими в пространстве и времени, не является утверждением, что вещи существуют в пространстве и времени. Мы знаем вещи только такими, какими они нам являются, — я называю это «вещью для нас», и ничего не знаем и не узнаем о том, каковы вещи на самом деле. Вещь, находящуюся за пределами наших ощущений, я называю «вещь в себе».
— Значит ли это, что «вещь в себе» может существовать вне пространства и времени?
— Допущение возможно лишь в том случае, когда оно не противоречит принципам. В данном случае такое допущение противоречило бы принципу непознаваемости «вещей в себе» и невозможности приписывать «вещам в себе» такие свойства и особенности, которые принадлежат исключительно нашим органам чувств.