— Господа, — сказал Гегель, — когда сознание исследует самое себя, то в качестве первой истины, или, точнее, первой лжи, фигурирует чувственная достоверность. Прошлый раз мы остановились именно на этом, а час назад я получил лишнее подтверждение подобному обстоятельству.
Гегель никогда не заботился о том, чтобы язык его лекций был понятен всем. Его произведения также написаны сложным и труднодоступным языком. Именно за это его и прозвали «Деревянным Гегелем». Читать Гегеля — тяжелый, порой изнуряющий, но благодарный труд. Труд ради истины. А истина, как сказал сам Гегель, «есть великое слово и еще более великий предмет. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь».
Каждая наука владеет суммой определенных ценностей. Но наибольшей ценностью является, пожалуй, метод отыскания истины. Метод — это инструмент, орудие, с помощью которого человек пробивается к скрытой сущности вещей.
Чтобы знать, насколько верно в наших мыслях запечатлен окружающий нас мир, нужно, очевидно, знать, каков этот мир на самом деле. В этом требовании на первый взгляд заключено совершенно неразрешимое противоречие. Ведь мы знаем о мире только то, что знаем. Как можно сравнить наши знания с тем, знанием чего они являются? Многих философов этот вопрос повергал в уныние. Не находя на него ответ, они утверждали, что мир непознаваем, что мы отгорожены от него нашими органами чувств и, стало быть, знаем только о показаниях наших чувств, а не стоящие за ними вещи и явления. Все наши понятия — лишь имена, которыми мы окрестили наши чувства. Поэтому, сколько мы ни старались бы выудить из понятий дополнительные сведения о вещах, мы только попусту потратим время. Вся философия — не более как болтовня, не стоящая ломаного гроша, — говорили другие. Истинно только то, что приносит практическую пользу.
В чувствах нам дано то, что существует теперь. В них нет ни прошлого, ни будущего. Есть только то, что есть. Моментальная фотография, на которой все застыло в неподвижности. И хорошо еще, что фотография, а то, может быть, только след, какой, скажем, остается от ноги человека на мокром песке. Многое ли нам может рассказать след о самом человеке? Увы, почти ничего. Мы не можем даже утверждать, что второй след принадлежит тому же человеку, — откуда нам знать, что у него две ноги? Есть только следы, один, два, три, четыре и т. д. Итак, мы видим на песке следы. И это истина?! Право же, не стоило ради такой истины трудиться. Иные философы так и говорили — не стоило.
Были и такие, которые утверждали, что наши знания — божье откровение, и поскольку нельзя допустить что бог — обманщик, то наши знания являются истинными. Мы получаем откровение через слово и потому, оперируя словами, извлекаем из их сочетаний истины.
Первым разрушил представление о пассивной роли сознания Кант. Он говорил о «деятельной стороне сознания». И действительно: человек соприкасается с вещами благодаря воздействию на них. В процессе этого воздействия вещи и познаются. Взаимодействуя с миром, человек преобразует его. Созерцание — это незаинтересованное отношение к миру. Оно менее всего свойственно человеку.
Идею Канта об активности человеческого сознания подхватил другой философ-идеалист — Иоганн Готлиб Фихте. Весь мир, утверждал Фихте, есть лишь результат деятельности человека, его сознания.
Гегель сказал, что законы разума суть законы самого мира, и потому, сделав предметом познания наш разум, мы тем самым познаем реальный мир. Нужно исследовать процесс самопознания мирового разума, духа, и тогда перед нашим взором предстанет процесс развития действительного мира.
«Ответ на вопросы, которые оставляет без ответа философия, — сказал он, — заключается в том, что эти вопросы должны быть иначе поставлены».
13 октября 1806 года в Иену вошла армия Наполеона. Французы не замедлили появиться и в доме, где снимал квартиру Гегель. Предусмотрительные хозяева, захватив с собой все ценности, какие можно было унести, покинули дом. Запыленные французы окружили философа.