— Надо, значит, понимать, что у вас там коза варится?
— Как, мама? — спросил сверху Норайр.- Что у нас варится? — Он не дождался ответа от испуганной Маро, потянул носом воздух и несколько раз утвердительно покивал головой.- Конечно, коза!
Бурунц пошел наверх. А следом за ним по ступенькам поползли дети. Шествие замыкала Маро, прижимающая к груди младенца костлявыми руками. Бурунц приподнял крышку. В кастрюле бесспорно варилось мясо. Козье мясо — уж на этот счет он не мог обмануться!
Между тем Норайр с прежним наглым и насмешливым видом прошел в комнату и, оглянувшись на участкового уполномоченного, приподнял деревянную крышку над большим оцинкованным ведром. Бурунц заглянул в ведро. Оно было доверху ПОЛНО МЯ|СОМ. И опять никакого сомнения, что это — козье мясо. Оставалось только удивляться наглости этого мальчишки!
— Так вот, дорогие хозяева, придется протокол писать.
— А что ж, пишите! — Норайр пожал плечом и с любопытством стал смотреть, как участковый уполномоченный раскладывает на столе бумагу и снимает колпачок со своей автоматической ручки.
Маро попыталась было что-то сказать, но сын снова коротко присвистнул и оборвал ее речь. Дети сгрудились вокруг стола. Один из малышей уцепился ручонками за хромовый сапог Бурунца.
Подергав ногой, участковый уполномоченный попытался высвободить сапог из цепких рук младенца. Ничего не получалось. Веснушчатый мальчик, пыхтя и сопя, взбирался все выше, пока ему не удалось оседлать сапог. Добившись своего, он счастливо засмеялся. Теперь уже никак нельзя было от него освободиться.
Слегка покачивая ребенка на ноге и надеясь, что никто этого не видит, Степан Бурунц принялся писать протокол. Его возмущало беспримерное нахальство Норайра, и потому он не жалел красок. «Вот упеку его снова года на три!-думал Бурунц.- Надо избавить колхозников от ворюги!» Но мальчишка, покачивающийся на кончике сапога, располагал мысли на более мирный лад. «Безотцовщина!» — хмурился Бурунц. Он удивлялся, с какой легкостью удалось раскрыть кражу. Даже, собственно, не пришлось прилагать усилий. Поведение Норайра можно было расценить как самопризнание. И участковый уполномоченный, будучи человеком справедливым, не забыл упомянуть об этом. Он занес в протокол описание ведра, в котором было сложено килограммов примерно восемь — десять мяса — козьего, как признал сам обвиняемый. Описал и кастрюлю, где мясо варилось.
Закончив, он прочитал вслух весь протокол, начинающийся с того, что темной ночью у жителя селения Доврикенд Амо Вартаняна была совершена покража козы. По временам Бурунц останавливался и сурово глядел на Норайра. А Норайр согласно кивал головой: «Все правильно!»
— Теперь подписывай.- Бурунц пододвинул ему протокол и дал ручку.
Однако Норайр ручку не взял, а бумагу отодвинул обратно:
— Почему Я| должен подписывать?
— А кто же?
— Пусть подписывает тот, кто увел козу.
Он глядел прямо в глаза участковому уполномоченному и откровенно смеялся.
— Так ты, именно ты и увел! Сам только что признался, что все правильно. И мясо у тебя в ведре, да и в кастрюле. Что дурака валяешь?
Норайр развинченной походкой подошел к ведру, вытащил кусок мяса и стал внимательно его рассматривать.
— Вот гляжу,- он с издевательским удивлением поднял вверх брови,- и нигде на мясе не написано, что коза принадлежала Амо Вартаняну.
— Ты не дури! Ты мне здесь спектакль не разыгрывай! — грозно оборвал его Бурунц. Он снял с ноги ребенка и поднялся.- Козу украл ты!
— А это еще надо доказать.
— Докажем! Вот перед нами налицо мясо…
— Мама,- кротко позвал Норайр,- сколько в городе ты отвалила за это мясо? Почем кило?
Женщина зашевелила губами, готовно заговорила:
— В городе… вчера ездила… купила сразу пуд. Что, думаю, понемногу? Семья большая… Лучше сразу побольше… И купила…
— Ладно!- Бурунц изорвал старательно написанный протокол и погрозил пальцем: — Я вас выведу на чистую воду!
Он пошел во двор. Следом двинулись Норайр, Маро и все дети. Бурунц ходил, осматривая углы и закоулки. Хозяева не отставали от него ни на шаг.
— Когда ты увел козу,- Бурунц упрямо склонил голову набок и холодно взглянул на преступника,- то при-волок ее к себе во двор. Вот на этом месте ты забил ее топором. Видишь, земля тут вскопана. Это, надо понимать, ты верхний слой, перемешанный с кровью, собрал и куда-то пересыпал. На земле следов, значит, не оставил. Все у тебя предусмотрено. Ладно. Где у вас топор?
Норайр с интересом слушал участкового уполномоченного. Блеснув черными глазами, он, юркий, мускулистый, охотно пошел за топором. Металл был начищен до сияния. На топоре не обнаружилось ни капельки крови.
— Но все же я с уверенностью настаиваю, что так оно и было! — с досадой проговорил Бурунц.
Ему не удалось скрыть своего разочарования.
Норайр засмеялся.
— А ясно так,- признал он.- Если не дурак действует, а сколько-нибудь разумный человек, то он все дело именно так обстроит. Только в отношении топора — ошибка. Удобнее, например, вот таким ломом забить…- И он ткнул ногой лежащий у бочки ломик.
— Значит, признаешь?
— Кто? Я? — Норайр даже расплылся от удовольствия при таком наивном вопросе.- Это же мы с вами говорим теоретически… Доказать надо!
— Хорошо,- Бурунц на секунду задумался.- Придется лишь только понять, куда ты девал рога и копыта…
Край двора обрывался прямо в пропасть. Бурунц пошел туда по дорожке, протоптанной среди травы. Норайр последовал за ним. На ходу обернулся, грозно свистнул — тут же Маро и все дети отстали и вернулись в дом.
Огромный камень, сидящий глубоко в земле, обозначал границу участка. Держась за камень, Бурунц заглянул в пропасть. Глубина тут не превышала пятнадцати — двадцати метров. Камень выдавался над пропастью. Нечего было и думать о том, чтобы спуститься без соответствующих приспособлений на дно почти отвесного ущелья.
— Вот куда, думается, ты скинул копыта и рога,- миролюбиво сказал Бурунц.
Норайр усмехнулся.
— А что ж,- согласился он,- лучше места не найти…
В полевой сумке участковый уполномоченный всегда
возил с собой бинокль. Он вытащил его, влез на камень и, перегнувшись над пропастью, навел в глубину стекла.
Сначала на глаза попадались какие-то скальные обломки. По дну ущелья стекал бурный, грохочущий ручей. Там и сям виднелись кучки мусора, потому что из этого двора нечистоты валили прямо в пропасть. Но вот Бурунцу показалось, что у воды между камнями действительно лежат козьи рога. А может, это были сухие ветки? Он присмотрелся: нет, рога!
— Взгляни,- предложил он мальчишке.- Вот они и улики.
Норайр охотно взял бинокль, переставил прицел и отыскал на дне нужное место.
— Видишь?
— Как не видать! — Норайр потер стекла рубахой и вернул бинокль участковому уполномоченному.- Хорошая штука! — уважительно похвалил он и опять нагло прищурился.- Не продадите?
— Ты смотри! — Бурунц скрипнул от злости зубами.- С кем говоришь?
— А что?
— Ты, подлец, о своем преступлении думай! Вон лежат против тебя доказательства. Теперь не отвертишься!
Но чем больше свирепел участковый уполномоченный, тем Норайр становился веселее.
— Доказательства-то они, доказательства,- с вызовом протянул он,- но пока в пропасти лежат — ничего не доказывают. Их еще надо вытащить и предъявить.
— Вот ты полезешь и вытащишь.
Норайру стало совсем весело.
— Прямо вот сейчас и полезть? А может, прыгнуть? Или еще немного подождем — лестницу сделаем?
— Яна веревке тебя спущу,- не обращая внимания на его смех, мрачно объявил Бурунц.
Норайр внимательно взглянул на него, но на этот раз промолчал. Дело принимало какой-то новый и еще непонятный ему оборот.
Они вместе вернулись во двор. Бурунц упрямо поснимал все веревки, на которых сушилось белье, и принялся связывать их. Норайр стоял рядом и только вопросительно на него поглядывал.