Бурунц с решительным видом поднялся с земли. Туг же вскочил и Норайр. Взгляды их встретились, скрестились. В глазах мальчишки не было ни мольбы, ни сожаления, ни тепла. Все тот же диковатый, насмешливый огонек. Это и решило дело.
— Пошли! — сурово потребовал участковый уполномоченный.
— А что ж! — отозвался Норайр, передернув плечом.
Но они не двигались, а смотрели в упор друг на друга.
— Теперь ты не отвертишься!- пригрозил Бурунц.- Вот они,, эти улики!
Норайр усмехнулся, глотнул воздух.
И тут Бурунц увидел то, что должен был увидеть уже давно: перед ним стоял одичалый хрупкий подросток, с тоскливыми голодными глазами. Шестнадцатилетний пацан, безотцовщина. Еще должен расти. Руки совсем цыплячьи. А ведь тянул веревку. В любую минуту мог сорваться в пропасть. Спасал своего врага…
Ну и что дальше? Начнем, значит, жить по формуле: «Я тебе, ты мне»? Вор сделал хорошее ему, Степану Бурунцу, и за это Бурунц намеревается простить вора.
Не будет этого ни в коем случае!
Но в то же время Степан Бурунц понимал, что не должен обманывать себя и делать вид, будто ничего особенного сейчас не произошло.
Можно, конечно, возбудить дело. Осудят мальчишку,; пошлют в колонию.
Озлобится, вернется рецидивистом. Глядишь, в следующий раз придется за ним, как за зверем, следить с пистолетом в руке…
И ведь украл козу не за чем иным, как только накормить детишек. Большая семья… Но есть закон: украл — отвечай. И каждый должен исполнять свой долг…
— Если, допустим, поверить, что ты больше не будешь…- с сомнением начал Бурунц.
Норайр бегло взглянул на него, ответил быстро, привычно, без особой, впрочем, убежденности:
— Гад буду: не буду!
— Нет, ты, конечно, бу-удешь,- протянул Бурунц, подчеркивая усмешкой свое неверие и глубокое знание жизни.
…Конечно, будет воровать. Так сразу не бросит. Но вот — жил на свете солдат, отец этого мальчишки… Послали воевать, чтобы он победил или умер. И он умер. Победили мы уже без него… Так должен же кто-нибудь подумать о сыне погибшего солдата!
И какая-то более высокая ответственность, чем обязанности, возложенные уставом на сельского милиционера, заставила Степана Бурунца подняться на ноги. Он подошел к кучке своих трофеев — тех самых, из-за которых столько мучился, рискуя жизнью,- и точным ударом ноги сбросил вещественные улики обратно в пропасть.
Широко раскрыв черные глаза, к пропасти метнулся Норайр. Тут же отшатнулся и с недоумением посмотрел на участкового уполномоченного.
Бурунц тоже заглянул в пропасть и выговорил скорбно, по-детски складывая губы:
— Значок-то?… «Отличник милиции»…
Впрочем, Норайр его не понял.
Через полчаса, объявив кузнецу Саядяну, что розыски кончились неудачей, Бурунц вывел гнедого коня на пустынную дорогу. Было уже темно. Он взобрался в седло и послал гнедого шагом.
Странное ощущение, что он не один на дороге, что рядом еще кто-то есть, заставило его обернуться. В двух шагах позади, в темноте, скользила по дороге какая-то тень.
Бурунц чуть придержал коня:
— Что ж мы с козой-то будем делать, с пропажей? Коза принадлежала Амо Вартаняну…
Темнота ответила сиплым и презрительным голосом Норайра:
— Не обеднеет Амо Вартанян…
— Это ты брось! Узнаем стоимость пропажи. Ты вернешь деньги потерпевшему. Сам вернешь.
— Откуда возьму? — спросил Норайр помолчав.
— А ты у меня теперь станешь трудящимся! — строго пообещал Бурунц.
И, хлестнув коня, поскакал по дороге, которая серой полосой выступала из темноты.
2. Двадцать минут
Босой, выхваченный пронзительным телефонным звонком из теплой постели, Бурунц стоял у стены в темной комнате. Прижав к уху трубку, силился окончательно проснуться и понять, о чем говорит властный голос на другом конце провода.
— Что? Что? — все переспрашивал он.
— Бурунц, вы меня слышите? — вдруг отчетливо спросил далекий, но очень знакомый голос.
И Бурунц наконец сообразил, что с ним говорит начальник районного отдела милиции Габо Симонян.
— Слышу вас, товарищ майор.
— Вам ясно задание?
Помолчав секунду или две, Бурунц попросил повторить. «Плохая слышимость»,- пожаловался он. Не скажешь ведь начальнику, что, разговаривая с ним, ты спал, держа в руке телефонную трубку…
Теперь он старался не пропустить ни одного слова. Группа рецидивистов — видно, наезжие гастролеры — совершила крупное ограбление; затем, завладев машиной, бандиты вырвались на шоссе. За ними выехала по-гоня. Разрыв получился не более чем в двадцать — тридцать минут. Надо задержать на шоссе эту машину. Опознать ее легко: серый цвет, «Победа», последние две цифры на номере — 97. Полный номер пока еще установить не удалось.
— Все понятно, капитан Бурунц? — нетерпеливо спросил голос в трубке.- Есть основания предполагать,: что машина пройдет по магистрали мимо вашего села. Любой ценой — задержать! Но учтите, что преступники вооружены. Главный вопрос — быстрота и решительность ваших действий.
— Есть,- не очень уверенно отозвался Бурунц и повесил на рычаг трубку.
В армии, по сигналу ночной тревоги, он успевал одеться, застелить койку и стать в строй — все это в считанные минуты. Сейчас, без тренировки, долго не попадал ногой в сапог. Однако управился довольно быстро. Света не зажигал, чтобы не тревожить жену. Включил только карманный фонарик.
Но Аспрам не спала.
— Что это случилось, Степа? — спросила она и часто, взволнованно задышала, ожидая ответа.
Он торопливо погладил ее теплую руку. Направил луч фонарика на часы: без четверти два. Потом сноп света быстро скользнул по белому лицу и черным волосам жены, разметавшимся на подушке…
— Степа… ослепил совсем! — Женщина тихонько засмеялась. Наверное, решила, что муж с ней шутит.- А я уж думала — на операцию вызывают… Степан, куда ты? — вдруг вскрикнула она, услышав, как застучали по полу сапоги.
— Скоро вернусь…
Голос выдал его волнение. Коротко, деловито он приказал:
— Спи!
На улице его охватила густая, непроглядная тьма. Ну что можно сделать, если человек пальца своего не видит? Он ощупью пробирался по улице, ведя за уздечку гнедого коня. Глаза постепенно привыкали к темноте. Надо торопиться. Не пропустить бы машину… Вот только заскочить на секунду к бригадмильцу Айказу Асланяну, что живет возле магазина. Попросить Асланяна: пусть соберет людей и явится с ними на шоссе, на подмогу…
Он осторожно постучал в маленькое оконце. Не дождавшись ответа, стукнул еще раз.
Окно распахнулось. Встревоженный женский голос прошелестел:
— Кто это?
Бурунц назвал себя и попросил разбудить Айказа.
— Да он со вчерашнего дня на кочевье уехал,- чуть погромче сказала женщина.- А что нужно?
Разговаривать было некогда. И так уже немало времени прошло после телефонного разговора с начальником. Можно бы, конечно, постучаться к бригадмильцу Парсаданяну, но для этого нужно возвращаться обратно…
Несколько минут спустя он мчался в темноте, пригнув голову к шее коня. До шоссе было около трех километров. Сначала пахло абрикосами — это он скакал по деревне. Потом потянуло чуть ощутимой спокойной прохладой — и он понял, что уже подъехал к бетонированному магистральному каналу, который колхозники построили в прошлом году. Затем в лицо ударил ветер — острый, пахучий, знобящий. Дуло с гор, со снеговых вершин. Значит, до шоссе оставалось меньше километра. Копыта глухо цокали по мягкой земле. Луны не было. Но в такую ночь достаточно и того света, что дают звезды.
Бурунц придержал коня и спешился. Не стоило выезжать на шоссе верхом. Привязал гнедого к дереву и не торопясь пошел по тропинке. Положив на зуб сочную травинку и с удовольствием покусывая ее, он шел и думал: вот уже все-таки сделана первая глупость. Что ж он наработает один? Обязательно надо было поднять народ…