— А петух где?
Мальчишка опять улыбнулся:
— Потерял. Смешно было бы, чтоб я в такой суматохе о каком-то петухе думал!
— А конь мой?
— Вон стоит, привязан.
— Ну, спасибо тебе,- тепло сказал Бурунц.
Вместе пошли по шоссе, останавливаясь то тут, то там и слушая рассказы очевидцев о событиях минувшей ночи. Подошли к машине. Около нее под охраной милиционеров стояли бандиты. Трое. Руки за спиной связаны. Четвертый, раненый, лежал в кабине. Пятого пока еще не нашли.
Какой-то из задержанных — лет тридцати, в хорошем коричневом костюме, светловолосый, с рыжими бровями — встрепенулся и зорко уставился на Бурунца.
— Значит, вот этот?-спросил он густым баритоном у охранявшего группу милиционера.- Один этот? Дай-ка полюбуюсь как следует! Запомнить хотелось бы…
Бурунц смотрел на него в упор.
— Давай и я полюбуюсь,- спокойно произнес он.- Может, тоже запомню… Вдруг пригодится!
Домой он попал, когда было уже совсем светло. Но Аспрам спала. Задернутые занавески создавали в комнате полумрак. Тихий домашний уют… Как будто и не было этой трудной ночи…
Аспрам сонно спросила:
— Ну, что еще за срочность такая?
— Начальник проезжал по шоссе,- нехотя объяснил Бурунц.
Утром сама все узнает. Разговоров в деревне теперь хватит на целый месяц.
— Посреди ночи? — возмутилась Аспрам.- И что же, велел встречать?
Бурунц снимал сапоги. Ему было не до разговоров.
Аспрам зевнула.
— Гоняют по такой темноте… Не считаются с людьми… Уехал?
— Спи, пожалуйста!
— Тревожат работников без надобности… Я бы на твоем месте, Степа, когда-нибудь так прямо и высказала…
Бурунц пообещал:
— В следующий раз выскажу…
И в комнате наступила тишина.
3. Исчезнувшая ферма
Увязая в сырой земле, ходит по кругу костлявая серая лошадь. Копыта ступают по краям ямы, наполненной жидкой глиной. К хомуту привязана толстая жердь — другой конец ее прибит к мешалке с двумя лопастями. Вращается по кругу жердь, крутится мешалка, и глина в яме хлюпает и вздыхает, словно тесто в квашне. А на лоїїіади сидит низкорослый, щуплый паренек.
«Он не должен сидеть на лошади!-думает председатель колхоза Шмавон Галустян. Грузно переставляя свои подкованные сапоги, председатель пробирается по свежему снегу в верхний край села.- В такую погоду коня нужно водить на поводке, нужно беречь коня!»
Но Галустяна это не касается. Лошадь принадлежит кирпичному заводу. Сделаешь замечание — и, чего доброго, на дерзость нарвешься. И все-таки, проходя мимо, он не может утерпеть. Угрюмо и чуть слышно приказывает: «Долой с коня!» — и заворачивает в кузницу. Он никогда не кричит, если сердится. Он кричит, только когда ему весело. А сердитого — он это хорошо знает — его всегда услышат, как бы тихо ни говорил.
Норайр кубарем валится на землю, погружается до щиколоток в мокрую глину. Долго смотрит вслед председателю.
— А вы тут кто такой? — с запозданием шипит он.
Потом льет в яму воду из грязного ведра. Он злится. Много тут председателей ходит, приезжают со своими арбами из соседних сел, требуют черепицу. Но власти им не дано. Какое дело этому человеку до заводского коня?
Норайр сегодня устал. Было совсем еще темно, когда он вывел из конюшни серую лошадь и принялся месить глину. То и дело подъезжали колхозные подводы; он помогал возчикам нагружать кирпичи, таскал вместе с рабочими глину в цех. В конце концов мокрые ноги нестерпимо заныли, он разрешил себе отдых — влез на коня. Значит, когда он отдыхает, людям видно, а когда работает — не видит никто.
Подобрав поводок, он с виноватым видом сует в зубы коню кусок хлеба с солью. Норайр не умеет долго грустить.
— Потянем, потянем, серенький! — кричит он.-
Вперед, вперед, лошадиная сила!
Они ходят и ходят по кругу. А снег все гуще ложится на шапку Норайра, на спину серой лошади.
В верхнем конце села возле новенького колхозного птичника Шмавон Галустян встретил ехавшего верхом участкового уполномоченного Бурунца.
Капитан придержал коня.
— Зима, что ли? — Вместо приветствия он наклонился в седле.
Председатель огляделся. Над селом нависла сизая туча, спускается все ниже и ниже-только что не ложится на черепичные крыши, да, кажется, все-таки ляжет, накроет мокрым одеялом дворы и дома, людей, кур и собак.
— Не ко времени это,- председатель морщится,- строительство не кончено…
Они не торопясь говорят о погоде, уважительно выслушивая друг друга. Неужели всерьез непогода? Ведь в горах свой календарь. Налетит нежданная туча, пометет, посыплет снегом, задует ветер сразу со всех сторон — и готова зима. Может, всего день постоит и уйдет бесследно, а то придавит село холодом и снегом на все четыре месяца.
— Далеко собрался? — интересуется Галустян.
— В райцентр, начальство вызывает…
— Этот твой подшефный,- Г алустян недовольно разглядывает свои сапоги,- которого ты из Доврикенда к нам переселил… работник знаменитый… Ты за ним все-таки поглядывай!
— А что?
— Хулиган, лодырь! — сердито кривится председатель.- Дисциплину не понимает. Как ему только на заводе лошадь доверили!
Бурунц неопределенно обещает:
— Присмотрю.
И посылает коня вперед.
Норайр считал, что его увезли из родного села, как кота в мешке. Он так и сказал Бурунцу.
Случилось это две недели назад. Капитан приехал в Доврикенд под вечер. Поговорил с кем нужно в колхозе, потом уединился с Маро. Норайру было просто смешно, что участковый уполномоченный беседует о важном деле не с ним, а с его матерью, которая давно уже ничего в доме не решает.
Бурунц вышел из комнаты, коротко приказал:
— Собирайся.
За его спиной стояла заплаканная Маро и давно забытым голосом-ласковым и в то же время виноватым — подтвердила:
— Да-да, собирайся, сынок…
Желая оборвать ее, Норайр, как всегда, засвистел. Мать вздрогнула, умолкла. Но, взглянув на Бурунца, ободрилась:
— Надо ехать, надо…
Норайр с вызовом спросил у участкового:
— Куда собираться? Повезут птичку в клетку, что ли?
Он отлично знал, что Бурунц приехал с чем-то хорошим. Наглость проявилась больше по привычке. Даже немного испугался — сойдет ли это ему с рук? Но Бу-руиц пропустил мимо ушей его слова. Он принялся объяснять Маро, что нужно дать мальчишке в дорогу.
— Две — три пары белья,- терпеливо перечислял он,- если есть, конечно… Кружку, ложку, тарелку… Несколько полотенец, если есть… Зубную щетку, если есть…
— Куда меня везут? — с тревогой спросил Норайр.
— Со мной,- скупо объяснил участковый.
Потом, отвязывая во дворе коня, капитан разговорился:
— Со мной, в мое село. Поживи несколько там, где тебя никто с плохой стороны не знает. Начнешь работать. Кирпичный завод у нас есть. Зарплату дадут. Вечерняя школа есть для молодежи.
— А может, я не хочу? — печально сощурился Норайр.
— Захочешь.
Они вдвоем качались в седле, на широкой спине гнедого коня. Норайр сидел впереди. Дорога под звездами выступала чуть приметно. Норайр вздрагивал, когда опоясанная ремнями грудь капитана прислонялась на поворотах к его спине. Он слышал запах этих ремней. Так надежно чувствовать себя под их защитой! Ему были приятны случайные прикосновения, но он отодвигался. Вдруг еще капитан посчитает, что он занежничал…
Норайр думал, что по дороге они будут интересно и хорошо разговаривать. Лишь бы только участковый уполномоченный не начал объяснять, как нужно жить в чужом селе, как себя вести. Делай то-то й то-то, не делай того-то… Сколько раз уже ему внушали это!
Он припадал к теплой лошадиной шее и терпеливо ждал. Вот сейчас капитан скажет: «Жить будешь у меня…» Потом скажет еще: «Вместо сына…»
Капитан всю дорогу молчал. Только когда среди гор показались огоньки, предупредил: