«Почему это в тюремной церкви все заключенные стоят в одном месте и их, кроме обычной стражи, охраняют особые часовые?»
После он понял, почему это так.
По воскресеньям на несколько часов Сережа приходил домой. Рассказывал об унылой жизни в приюте, о приютских товарищах. Рассказывал, как летом они на приютском дворе играют в чиж, в городки, в лапту. Со слезами на глазах уходил Сережа из дому.
К счастью Сергея, воспитательница приюта Юлия Константиновна Глушкова оказалась сердечной женщиной. Она полюбила любознательного мальчика, была ласкова с ним. Сережа тоже полюбил Юлию Константиновну, привязался к ней, после выхода из приюта не терял с пей связи и вел переписку, кажется, до 1903 года.
С детства любил Сережа труд. В приюте, бывало, сидит он на окне, вяжет чулки, а летом копается в огороде или в цветнике. В устройство цветника около приюта он вложил много труда. Замечательный вышел цветник, украсивший унылую жизнь приютских ребятишек.
Когда Сереже исполнилось восемь лет, его отдали вместе с другими приютскими ребятами в приходскую школу, где он все три года учился превосходно. Школьные годы почти не изменили жизнь Сергея. Так же по звонку ребята вставали, умывались, молились, завтракали и шли вместе в школу. В школе он получил кличку «приютский». Приютских ребят «городские» сразу отличали по костюму: рубашки у них были не с пуговицами у ворота, а с тесемочками. Приютские ребята старались держаться в школе вместе, чтобы в случае нападения «городских» коллективно защищаться. Сергей не переносил обид и старался защитить себя и своих товарищей. Никогда Сережа не давал в обиду маленьких детей. Если увидит, что старший обижает младшего, обязательно защитит.
По возвращении из школы, после обеда, все приютские ребята готовили уроки, а остальное время учились переплетному делу, вязали чулки и шили. На час отпускали ребят во двор, где они играли в снежки, в ловушки, в палочку-застукалочку и другие игры.
В 1897 году Сергей окончил начальную школу, и его, как лучшего ученика, отдали учиться в городское училище. С радостью и большой охотой учился Сережа. За второй класс городского училища он принес отметки: закон божий — 4, русский язык — 4, арифметика — 4, история — 4, естествознание — 5, география — 5.
В третий класс его перевели с наградой второй степени.
Когда Сергей начал учиться в городском училище, он чаще стал ходить к нам. Дом наш находился почти напротив городского училища, так что Сергей успевал забегать домой на переменах. Во время учебы в городском училище Сережа начал читать книги. У нас появились серьезные вопросы. К ним нас подводила сама жизнь.
Бывшие «господа» бабушки и мамы постепенно переносили эксплуатацию на нас. Каждое лето, как кончатся занятия в школах, барыня Зубарева, имевшая в Уржуме свой дом и вишневый сад, использовала нас как дешевую рабочую силу в своем доме, где мы производили уборку, мыли полы, бегали в ледник, ходили с ней на рынок за продуктами, собирали вишню в саду, а затем нам нагружали в корзину фунтов пятнадцать ягод и посылали продавать по городу. Бывало, целыми днями ходили мы по улицам, под тяжестью ноши едва передвигая ноги. За труд получали остатки от барского обеда…
От всего пережитого постепенно росла ненависть к классу имущих.
В городском училище у Сергея еще больше развились чувство товарищества и упорство. Он хотел, чтобы все его друзья учились хорошо, и много помогал им в этом.
Сергей рос, росли его интересы. Долго он присматривался к тому, что делается во дворе приютского дома, в «аудитории», но малышей в «аудиторию» на спектакли не пускали. Когда Сергей подрос, стал учеником городского училища, ему разрешили ходить в «аудиторию». Сначала он помогал оборудовать сцену, готовить места для зрителей, а за это разрешалось ему смотреть из-за кулис спектакль. Обучившись «театральному искусству», Сергей начал с приютскими ребятами устраивать спектакли. Сначала спектакли устраивали в сарае, а потом с помощью воспитательницы Юлии Константиновны ребята ставили спектакли в «аудитории».
…Приходит однажды Сергей и говорит:
— Был вчера у Юлии Константиновны. Сказал, что хочу в Вятку или в Казань поехать, ремеслу учиться. А она ничего не ответила. Только плечами пожала.
Отправилась Меланья Авдеевна к своим прежним хозяевам за советом. Те посочувствовали, но ничем не утешили:
— Понимаешь ли ты, Меланья, что на учение-то деньги надо иметь? А где тебе их взять?.. То-то вот и оно!
Ходила бабушка и в приют, к Юлии Константиновне. Надзирательница сказала прямо: у Сергея большие способности к учению. Поработать он еще успеет. Учить бы сейчас его надо. Только как и где? Она сама об этом давно думает, но придумать ничего не может.
Однако Юлия Константиновна успокоила бабушку. Она пообещала сделать все, чтобы дать Сергею возможность продолжить образование.
И Юлия Константиновна не только обещала. Она проявила и смелость и настойчивость в устройстве судьбы Сергея.
Еще не было в истории приюта случая, чтобы уржумские благотворители послали воспитанника учиться в другой город на средства общества. А Юлия Константиновна обратилась в совет общества с просьбой выделить деньги на дальнейшее образование Сергея Кострикова.
Аргумент у нее был все тот же: нельзя не учить мальчика с такими хорошими способностями, а средств у Кострикова нет. Вся надежда на общество.
И Юлия Константиновна победила. Совет благотворителей сказал «да».
Это означало, что в порядке исключения общество выделит деньги на образование Кострикова, оно же подыщет подходящее учебное заведение и определит туда воспитанника приюта.
Юлия Константиновна рассказала об этом Сергею. Он, не помня себя от радости, прибежал домой и поведал обо всем нам. Знал он, конечно, очень немного: только то, что совет благотворителей согласился учить его дальше.
Его радость передалась нам. Бабушка крестилась и шептала молитву всевышнему, а мы стали обсуждать, куда поедет Сергей. Все трое почему-то были уверены, что он поедет или в Вятку, или в Казань.
Так оно и получилось. Благотворители искали такое учебное заведение, так хотели «пристроить» Сергея, чтобы было и недалеко, и недорого, и чтобы, проучившись недолго, он получил специальность и начал работать. Ни реальное училище, ни гимназия не годились для этого и потому отпадали.
В Вятке ничего подходящего не нашлось. Зато нашлось в Казани. Это было низшее механико-техническое училище, входившее в Казанское соединенно-промышленное училище.
Совет благотворительного общества отправил туда прошение о приеме Сергея Кострикова.
«Примут ли?» — волновался Сергей. Все в нашем доме с нетерпением ждали ответа из Казани. Беспокоилась и Юлия Константиновна.
Уже само решение совета было для нашей семьи событием исключительным. А что, если это решение осуществится?
Мы радовались за Сергея и завидовали ему.
Радовались и ждали ответа из Казани.
А ответа все не было…
Ответ все-таки пришел.
Его получили не мы, а председатель совета благотворительного общества. Он вызвал к себе Юлию Константиновну и поручил ей позаботиться, чтобы Уржумское городское училище выслало в Казань документы Сергея.
Оказывается, такое письмо пришло и в училище.
Юлия Константиновна сообщила об этом Сергею. Обнадежила, что учиться он поедет наверняка.
Это было в июле 1901 года. А в августе сбылось то, что предсказывала Юлия Константиновна. Сергей поехал-таки в Казань!
Время его отъезда запомнилось нам хорошо — много было волнений, хлопот, радостей и огорчений.
Сергею тогда шел уже шестнадцатый год.
За последнее время он не только вырос, но и возмужал. Появилось в его внешности что-то юношеское. Он по-прежнему коренаст и крепок, и сила у него прямо недюжинная. По случаю окончания городского училища ему разрешили носить прическу — у Сергея густой ежик темных непокорных волос.