Не стало прежнего, почти постоянного беззаботного его веселья. Шутит, как и прежде, смеется, причем очень заразительно смеется, но иногда вдруг задумается о чем-то и думает сосредоточенно и молчит…
Сергей быстро сходился с людьми, был откровенен с ними, и люди обычно платили ему тем же…
А сейчас он просто счастлив. И ни от кого не скрывает своей радости.
Что его ждет в Казани? Об этом никто из нас толком не знает. Не представляет в деталях своей будущей жизни и он. Но главное ясно всем — Сергей едет учиться.
А ему так хочется именно этого.
Бабушка ходит гордая и счастливая: шутка ли — внук уезжает в Казань.
Она говорит, что у нее «хлопот полон рот» — собирает внука в дальнюю дорогу. Собственно, собирать-то его особенно и нечего, но бабушка очень взволнована: дело такое невиданное.
Чемоданов у нас не водилось. Достала Меланья Авдеевна из чулана небольшую корзинку, совсем как сундучок — с крышкой, даже с петелькой для замка, — вынесла ее во двор, почистила, промыла, высушила на солнышке и начала укладывать Сергеевы пожитки.
Положила пары три поношенного белья, рубашку, брюки, мыла кусок. Полотенце достала свое, старинное, с широкой яркой вышивкой. Мы отдали Сергею все, какие у нас были, неиспользованные ученические тетради.
Места в корзине осталось еще порядочно. Сбоку разместились подорожники — специально в дорогу испеченные бабушкой ржаные пышки и ватрушки.
Со дна своего сундука достала Меланья Авдеевна завязанные в носовой платок медяки, хранившиеся «на черный день», и отдала их Сергею. Сколько-то денег дала ему на дорогу и Юлия Константиновна.
Вот и день отъезда… В дорогу надо трогаться «с места».
— Садитесь-ка все! — командует бабушка.
Посидели. Первой встала бабушка. Встала и перекрестилась, обняла внука, поцеловала крепко, смахнула ладонью слезу. Прощаемся и мы. Все четверо выходим из дома.
Несколько лет назад вот так же мы провожали совсем маленького Сергея в приют. Тогда все были огорчены. Сейчас все сложнее: и жаль расставаться, и радостно за него.
Проходим несколько кварталов и снова прощаемся. Сергею надо зайти в приют — повидаться с Юлией Константиновной, выслушать ее наставления, взять документы.
Оттуда он с попутчиком отправится на пристань Цепочкино, чтобы сесть на пароход.
Сергей уходит от нас быстрой и легкой походкой. В правой руке у него корзиночка, на левой — пальто; фуражка, как всегда, примостилась где-то на затылке.
Оглядывается раз, другой. Машет нам фуражкой и скрывается за углом.
А мы идем домой все-таки очень огорченные…
Теперь нам надо ждать вестей: как-то доедет, как-то устроится.
…Направляя воспитанника Уржумского дома призрения Сергея Кострикова в Казань на учение, председатель совета благотворительного общества, надзиратель акцизных сборов Виктор Федорович Польнер писал начальству механико-технического училища:
«…Означенного С. Кострикова я обязуюсь одевать по установленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить установленную плату за право-учение. Жительство он будет иметь в квартире моей родственницы, дочери чиновника, девицы Людмилы Густавовны Сундстрем.
Даю ручательство в правильном над Сергеем Костриковым домашнем надзоре и в предоставлении ему для учебных занятий удобств…»
Сергей повез с собой адрес Людмилы Густавовны и записку Польнера к ней. Но одно дело — записка, договоренность и все прочее, другое — как все это получится. Это очень волновало бабушку, беспокоились и мы. Беспокоились и ждали весточки от Сергея. Но письма долго не было.
Наконец оно пришло. Читаем его вслух, несколько раз.
Сергей сообщает, что доехал хорошо. В училище принят. Поселился, как и предполагалось, у Людмилы Густавовны. Устроился неплохо. Казань — город очень большой. Он скучает, но это скоро пройдет.
Ему, видно, не придется писать домой часто. Марки, оказывается, не так уж дешевы. Советует справляться о нем у Юлии Константиновны, ей он тоже изредка будет посылать письма.
У бабушки отлегло от сердца: доехал, устроился…
Однако это только казалось, что он устроился неплохо.
Сундстрем приняла Сергея в свой пансион за небольшую плату.
В ту зиму в пансионе — каждый год он размещался в другой квартире — были кухня и три комнаты. В одной жили мальчики, в другой — девочки, сама хозяйка спала в столовой.
Сергея поселили на кухне. Была у него там своя кровать и небольшой стол.
Заниматься он мог, когда заканчивался ужин и кухарка, перемыв посуду, уходила.
Сергею было в этом пансионе не по себе. Во-первых, он был здесь на положении «бедного мальчика», которого из милости приютили на кухне. Во-вторых, Сергей чувствовал и понимал, какая огромная разница между ним, учившимся на медяки, и остальными обитателями пансиона — детьми обеспеченных и очень обеспеченных родителей. Подружился он только с одним соквартирантом — сыном врача гимназистом Владиславом Спасским.
У себя в училище он нашел много друзей, близких ему и по положению и по взглядам на жизнь.
Осенью 1902 года он не вернулся в пансион. Сергей рассудил: пусть станет хуже, труднее, зато он освободится от унизительного чувства.
Три года прожил Сергей в Казани — с 1901-го по 1904 год. Три учебных года в механико-техническом училище — это время его непрерывной борьбы с нуждой.
Самым тяжелым, пожалуй, оказался тот учебный год, когда Сергей был во втором классе. Иногда его материальное положение становилось просто отчаянным.
Почему?
Совет общества благотворителей, согласившись учить Кострикова за свой счет, дал училищу обязательство одевать подопечного по установленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить плату за обучение. Кроме того, совет постановил высылать Сергею ежемесячно по пяти рублей.
Так все сначала и было. Решение совета выполнялось, и Сергей жил в условиях, в какой-то мере сносных.
Но финансовые дела общества целиком зависели от щедрости уржумских толстосумов. Пожертвуют купцы на сирот во спасение своих грешных душ — будут в обществе деньги, не пожертвуют — касса совета опустеет. Не спасали в таких случаях ни благотворительные спектакли, ни концерты, ни лотереи в пользу общества.
Именно так получилось и в этот раз. Прошло некоторое время, и совет отказался выплачивать Сергею пятирублевую стипендию. Пошел на попятную и в выполнении других своих обязательств. Наконец обратился в механико-техническое училище с такой просьбой:
«Совет благотворительного общества имеет честь покорнейше просить совет технического училища, не признает ли он возможным освободить от платы за нравоучение за вторую половину учебного года ученика Сергея Мироновича Кострикова, обучающегося в техническом училище на средства Уржумского благотворительного общества, так как денежные средства общества крайне ограничены».
Не раз пришлось обращаться Сергею за материальной помощью в училище. Существовало там Общество вспомоществования нуждающимся ученикам. У него-то и просил он поддержки, когда жить становилось совершенно невмоготу.
В архивах училища сохранилось написанное рукой ученика второго класса Сергея Кострикова прошение в Общество вспомоществования.
Он просил о единовременном или ежемесячном пособии. На документе сделаны красноречивые пометки: «На три месяца по 5 рублей с февраля. Заслуживает пособия», и вторая: «Очень беден, ничего не получает, на что живет — неизвестно».
Пришлось ему просить и педагогический совет об освобождении от платы за учение.
Иногда немного денег присылала ему Юлия Константиновна. Кстати, их отношения после отъезда Сергея в Казань по-прежнему оставались очень хорошими. Сергей писал своей воспитательнице письма, Юлия Константиновна аккуратно отвечала ему, интересовалась, как у него идет учение.