Летом 1903 года старшая из нас закончила восьмой класс Уржумской гимназии. Начались хлопоты с устройством на работу. Хлопоты эти кончились успешно: удалось получить место помощницы учительницы в деревне в сорока верстах от Уржума.
Это событие имело немаловажное значение для нашей семьи и для Сергея. Один человек в семье стал получать жалованье, хотя и очень маленькое. Этот заработок делился на три части: что-то самой, другая часть — бабушке и младшей сестре, выкраивалась небольшая сумма и для Сергея.
Но и во время учения в третьем классе материальное положение его все-таки было незавидным.
Эта полная лишений жизнь осложнилась серьезной неприятностью. Сергей схватил в Казани малярию.
Добавьте сюда еще одно обстоятельство. Уйдя от Л. Г. Сундстрем, Сергей поселился у своих друзей по училищу. Жили они там втроем, совершенно самостоятельно. Два его товарища были столь же бедны. Втроем они делили все, что имели.
Не часто, но регулярно к нам в Уржум приходили письма и открытки Сергея. И ни разу за все три года казанской жизни не пожаловался он на свое житье, не посетовал, не всплакнул. Наоборот, письма были бодрые, даже веселые. Если и писал Сергей о каких-нибудь своих злоключениях, то всегда в шутливом тоне. Жаловаться на судьбу было не в его характере. Да и не хотел он ничем огорчать и печалить бабушку.
Приедет домой — видим, как сильно он похудел, лицо бледное, с желтизной. И одежда потертая, залатанная. Бабушка сокрушается:
— Почему такой худой? Шея как у гуся стала!..
— Уроков, бабуся, много задают. Один закон божий до худобы доведет. А чертежей сколько надо делать! Вот шея и вытягивается… — объясняет он.
Приезжает однажды на каникулы. Взяла бабушка его шинель и ахнула: вся в латках и в штопке.
— И как же ты, Сережа, шинель-то свою доконал? Вся на живой нитке держится! — удивилась Меланья Авдеевна.
А Сергей покачал головой сокрушенно и говорит:
— Это оттого, что мы втроем ее носим, по очереди. Вот и не выдержала, бедная…
Лишения и невзгоды он переносил мужественно. Трудности закаляли его характер и волю.
Будь он изнеженным, эти лишения, возможно, подорвали бы его здоровье, но Сергей выстоял.
Он видел среди своих товарищей по училищу немало других, которым жилось не легче, чем ему, или немногим легче. Большинство учеников механико-технического училось на гроши. Трудная жизнь сплачивала их, учила делить с товарищами все, что можно было делить. Эта жизнь вырабатывала у них чувство солидарности.
Так жил Сергей в Казани. Кажется, уж до ученья ли тут! Можно ли успешно учиться, имея столь неблагоустроенный быт?
Сергей доказал, что хорошо учиться можно и в таких тяжелых условиях. Для этого нужно иметь самое главное — страсть к учению. Она у него была неистребимой. И эту страсть ничто не могло охладить, никакие невзгоды. Учился он с увлечением.
Кроме арифметики, алгебры, геометрии, физики и химии, здесь преподавался вездесущий закон божий. Много времени отводилось изучению специальных предметов — механике, устройству машин, механическому производству. Преподавалось счетоводство. Очень любил Сергей черчение и преуспевал в нем. Практику ученики проходили в механических мастерских училища и на предприятиях Казани.
Техника интересовала Сергея и раньше. Этот интерес проявлялся в чтении изредка попадавшей в его руки технической литературы, в стремлении постичь «механику» часов-ходиков, висевших в нашей квартире, и во многом другом. Благотворители, устраивая Сергея в механико-техническое училище, даже не спросили его, куда бы он хотел пойти учиться. Тем не менее в выборе учебного заведения они имели, так сказать, полное попадание.
Одновременно с Сергеем у Л. Г. Сундстрем жил Владислав Спасский. Он учился в казанской гимназии. Впоследствии стал учителем в Уржуме. Известна рассказанная им история, как они вместе с Сергеем сделали электродвигатель, как потом, чтобы добыть денег, продали его и Сергей отказался от денег в пользу более обеспеченного В. Спасского, потому что тому в тот момент деньги были нужнее: надо было купить новые брюки, а купить было не на что.
Любовь к технике сблизила их, они вместе мастерили модели машин и физические приборы, вместе покупали на барахолке у старьевщиков шурупы, винтики, гайки… Некоторые детали для этих моделей и приборов Сергей делал после уроков в училищных мастерских.
И тем не менее перед окончанием первого класса механического отделения Сергей решил перейти на строительное отделение. Он обратился 26 апреля 1902 года в педагогический совет с прошением. Сергей писал:
«Вследствие моей склонности к строительному искусству, честь имею покорнейше просить педагогический совет перевести меня, ученика Кострикова, во II класс строительного отделения с экзаменом по «строительным материалам» и освободить от практических занятий в механических мастерских на май месяц, чтобы быть мне на практике при постройке».
Но педсовет в просьбе отказал. Отказ огорчил Сергея, но интереса к учению не охладил.
Он переходил из класса в класс с наградами, был всегда одним из лучших учеников.
Училище он закончил хорошо. В аттестате, который ему вручили весной 1904 года, отметки были отличные и хорошие. Этому помогли не только его недюжинные способности, но и отличное прилежание, немалый труд.
Мы не помним из нашего детства такого времени, когда бы в Уржуме не жили люди, приехавшие в наш город не по своей воле. Мы говорим о политических ссыльных.
Удаленный от крупных центров, оторванный от железных дорог, Уржум еще задолго до нашего появления на свет был местом ссылки.
Количество сосланных сюда и состав их менялись. Уезжали по различным причинам одни, приезжали другие. Были среди них и русские, и поляки, и латыши, и чехи… Незавидная была у них жизнь — под надзором полиции, с массой всяких ограничений и запрещений. Большинство ссыльных было плохо обеспечено материально. Многие профессии для них были запрещены законом.
Это заставляло их объединяться, помогать друг другу. Некоторые занимались охотой, рыбной ловлей, огородничеством…
Отношение к сосланным сюда передовым людям у жителей Уржума было очень разное.
Уездное начальство относилось к ним с подозрением и неприязнью, оно боялось их и не доверяло им. Большинство обывателей не понимало этих людей, сторонилось их и считало преступниками.
Далеки были ссыльные и от населявших Уржум многочисленных ремесленников — сапожников, валенщиков, каретников, портных. Общались они лишь с какой-то частью уржумской интеллигенции. Со ссыльными открыто встречались лишь те, кто не боялся, что это общение испортит репутацию, навлечет подозрение.
Но это только внешняя сторона быта ссыльных.
На самом же деле в их колонии ключом била политическая жизнь.
Как теперь известно, уржумские ссыльные вступали в контакты с колониями ссыльных в других городах Вятской губернии в Орлове, Нолинске.
Они получали литературу, читали ее. Часть этих книг и газет (иногда присланных из-за рубежа) попадала и в руки коренных уржумцев, прежде всего в руки молодежи.
Ссыльного П. П. Брюханова подозревали в связях с уржумской молодежью и подвергли в 1899 году, как и других ссыльных, обыску. Это тот самый обыск, который провел приехавший из Вятки князь Гагарин. И тот самый князь, который «увековечил» себя тем, что, встретив в письмах ссыльных фамилии Маркса и Энгельса, отдал уржумскому исправнику приказ: установить местожительство Маркса и Энгельса…
Политический кружок для молодежи организовал, кажется, в 1902 году сосланный из Петербурга студент электротехнического института Спиридон Дмитриевич Мавромати, хорошо знавший нашего Сергея.
Ссыльные устраивали свои вечера, пикники, сходки в одном из пригородных лесов. Туда приглашали кое-кого из уржумцев — тех, кому ссыльные доверяли.