Что можно на это ответить? Конечно, Пушкина можно и нужно читать в любом издании. И, может быть, в самом позднем издании его прочитать даже полезней. Мы найдем тут интересные познавательные предисловия и примечания, иногда великолепные иллюстрации. Кроме того, тщательно выверен текст, восстановлены строчки, зачеркнутые или изуродованные цензурой. Все это верно!
Но люди любознательны, и многих интересует — каким именно впервые тот же «Евгений Онегин» предстал перед глазами читателей.
Пушкин в первых прижизненных изданиях поражает своей суровой ясностью и простотой. «Онегин» первого издания, в скромных на вид маленьких тетрадочках–главах, в простых и таких милых обложках, иногда может совершенно по–новому быть прочитан вами. Как–то вот между вами, читателями, и гениальным создателем этого произведения ничто не стоит. Ничто не мешает, не отвлекает. Ни рисунки, ни примечания, ни предисловия. Вот просто–слово Пушкина и вы — его читатель. Доказать это трудно. Тут немножечко, может быть, от поэзии, но ведь и «Евгений Онегин» не проза…
У Максима Горького в воспоминаниях о писателе Н. Г. Гарине—Михайловском есть место, где Горький спрашивает его: верен ли ходячий анекдот, будто бы Гарин где–то у себя в деревне однажды засеял целых сорок десятин только одними семенами мака?
Гарин сначала возмутился, начал всячески отрицать это, а потом, рассказывает Горький: «…хлопнув меня по плечу маленькой крепкой рукой, он сказал с восхищением:
— Но если бы вы, батенька, видели этот мак, когда он зацвел!»
Я не знаю человека, который оставался бы равнодушным, держа в руках какое–нибудь изделие русского печатного станка XVII, XVIII или начала XIX века. Даже у наиболее скептически настроенных быстро сходит с лица ироническая улыбка, когда они перелистывают, скажем, «Притчи Эссоповы» 1700 года, напечатанные в Амстердаме собственным типографщиком Петра I Иоганном Тессингом, или комплект петровских же «Ведомостей» 1703 года, первой русской печатной газеты.
Я просто не верю, когда люди начинают бравировать своим равнодушием к старым книгам. Я точно знаю, что это неправда.
Величие русской литературы, ее героическое прошлое, на основе которого растет и развивается наша новая, советская литература, — все это, выраженное в вечно живых свидетелях — книгах, не может не затронуть самых нежнейших струн человеческого сердца.
Но кроме сердца у человека есть еще разум и знания, на развитие которых книга, — новая она или старая — все равно, оказывает решающее влияние. Книга — верный друг и помощник.
Здесь уместно припомнить разговор, происшедший у писателя Виктора Шкловского с одним библиофилом, который не занимался научно–исследовательской работой, а был известен просто как собиратель и страстный любитель книг.
В. Б. Шкловскому как–то потребовались сведения, насколько я помню, о ком–то из литературного окружения художника П. Федотова. Наведя безрезультатные справки у разных ученых, вплоть до академиков, В. Б. Шкловский обратился по телефону к этому книголюбу. Случайно, или не случайно, вопрос не в этом, но книголюб тут же дал нужные, исчерпывающие сведения.
Последовала некая пауза, после которой В. Б. Шкловский сказал: «Ведь, вот как получается, дорогой товарищ: я звонил многим в Москве, и никто, кроме вас, ответить мне не сумел. Теперь я вижу, что не только вы собрали книги, но и книги собрали вас…»
Эта мысль В. Б. Шкловского заслуживает внимания.
Книга щедро расплачивается за любовь к ней. Книга учит даже тогда, когда вы этого и не ждете, и, может быть, не хотите. Власть книги огромна.
У ПОЛКИ СТАРЫХ КНИГ
Полка старых, старых книг. Тех самых книг, о которых иногда говорят: «Читать эти книги невозможно — устаревший язык, устаревшие мысли».
Что касается языка — не спорю. Обороты речи в годы Радищева, Новикова, молодого Крылова были тяжеловаты. Однако ни у кого из них нельзя было найти и таких «шедевров», какими блеснул недавно один наш современный киножурнал, напечатав чей–то литературный сценарий, в котором герой в одном месте «разглядывает поджатые губы дочери, опускает глаза в тарелку и ест», а в другом — «поднимает глаза к небу, свертывает набок бугристый нос»2.
В книгах даже времен Петра Первого не ели собственные глаза, опущенные в тарелку, а если и сворачивали набок бугристые носы, то не сообщали об этом читателям.
Кстати, начиная с книг времен именно Петра I, давайте с вами и посмотрим — во всякой ли старой книге устаревшие мысли. Вот, что это, например, такое? Читаем заглавие: «Новая манера укреплению городов, учиненная чрез господина Блонделя, генерала–порутчика войск короля французского». Книга была впервые напечатана в Париже в 1683 году, переведена же на русский и напечатана в Москве «в лето 1711-ое».