Хуторяне разбежались по лесу. По улицам Волчьих Выселок, на огородах, во дворах валялись изрубленные тела бандитов. У площади, на косогоре, второй эскадрон хоронил своего фуражира. Изуродованное тело Дмитрия Чабана, завернутое в боевое красное знамя, мирно покоилось в гробу. Кругом, обнажив головы, толпились опечаленные бойцы. Худощавый политрук Клевцов, рабочий Тульского оружейного завода, шумно вздохнув, приступил к надгробной речи.
— Братва, — сказал он, — что тут можно сказать Когда-нибудь в этом селе будет электричество, и эти самые бородатые дядьки будут в школе читать Карла Маркса. Когда-нибудь будет последний решительный бой, и свои боевые шашки мы отдадим на завод для того, чтобы их перековали на плуги. Мы потеряли Дмитрия Чабана, он с сыновьями честно дрался. Учитесь, партизаны, ненавидеть врага так, как этот старик. Можно давать залп…
Убит Чабан и его три сына, на хуторе Корчагино егнила белокурая Колькина голова. Убиты многие другие Кольки, Митьки… В последние годы ушли от нас многие старые бойцы. Их нет сейчас с нами, и сегодня они не станут в наши ряды для того; чтобы отпраздновать годовщину Октября… Все эти люди умерли, и тут ничего уже нельзя ни исправить, ни изменить; пусть же не умирает ненависть к врагам революции, которой жили эти люди.
Свадьба Черекана
Приказ по бригаде был составлен в обычном для командира стиле
«…В этот наиболее ответственный для исхода боя момент командир эскадрона тов. Черекан, примером личной храбрости увлекая за собою бойцов, атаковал польскую колонну и смял ее, захватив свыше двухсот пленных и восемь пулеметов. Однако тов. Черекан допустил одновременно серьезное нарушение дисциплины, ибо ему было дано совершенно другое задание. Следующий раз буду за такие проступки строго взыскивать…
Тов. Черекан, Прокопий Ильич, представлен мною к ордену Красного Знамени. Завхозу 1-го кавполка предлагаю выделить в его распоряжение пароконную повозку для перевозки вещей и жены, буде тов. Черекан пожелает жениться. Однако предупреждаю, что в дальнейшем повозки за боевые заслуги даваться не будут, и так все лишние растаскали под баб. Впредь всякий, являющийся за разрешением жениться, должен предварительно озаботиться добычей транспортных средств для брака — у неприятеля.
Командир бригады (подпись)».
Приказ был подписан всего лишь три дня назад, а Черекан уже собирался жениться. Как только в его распоряжении очутилась пароконная повозка, он оказался безумно влюбленным в дочь хозяина, в доме которого помещался штаб эскадрона. В селе было две церкви — русская и униатская. Невеста Черекана была дочерью церковного старосты православной церкви.
Бригада Котовского третий день отдыхала в этом селе, залечивая раны от последнего боя.
Прокопий Черекан был вообще странным человеком. Он происходил от трех, если не более, поколений южнобессарабских конокрадов. Отец его, впрочем, еще в молодости бросил это рискованное занятие и поселился в предместье уездного города Хотина, где открыл кузнечную мастерскую.
Путем невероятных лишений ему удалось дать сыну кое-какое образование, и двадцати двух лет от роду Прокопий Черекан поступил в хотинскую почтово-телеграфную контору в качестве младшего телеграфиста. Когда вспыхнула война, он по какой-то причине был освобожден. В дни хотинского восстания, перевязанный пулеметными лентами и с наганом за поясом, он неотлучно дежурил у телеграфа, мешая отдельным отрядам румынской жандармерии и войск связаться друг с другом. Так на телеграфе повстанцы его и бросили, когда им пришлось отступить за Днестр.
Отца Черекана румыны убили сразу, сестру, по обычаю того времени, сначала изнасиловали и лишь потом убили; матери у него не было. Самого Черекана долго водили со связанными за спиной руками по улицам Хотина. Черекан, избитый до полусмерти, мрачно шагал, глядя прямо перед собою, окруженный опьяневшими от победы, а может быть и от вина, румынскими офицерами. Глаза его сквозь космы спутанных и слипшихся от крови волос были черны как уголь и светились нечеловеческой ненавистью.
Потом его привели на телеграф и, так как служащие разбежались кто куда, заставили под дулами револьверов работать. Решили сначала поиздеваться и лишь потом убить. Что выстукивал Черекан в эти бесконечные часы на своем ключе — никому не известно. Побледневшие губы были тесно сжаты, ныл избитый рукояткой револьвера череп, и в голове росла и крепла единственная мысль, твердая и прямая, как острие клинка.