Церковь была переполнена, несмотря на то, что за кладбищем начинался фронт; на свадьбу пришли смотреть и стар и млад. Черекан был немного бледен и сдержанно вежлив с новой родней. Глаза его потускнели, он как будто бы отсутствовал.
Когда румяный и дебелый поп, в праздничном облачении похожий на торт с кремом, неожиданно тоненьким голоском затянул службу, в настежь раскрытых дверях церкви показалось взволнованное лицо Чижика, черекановского ординарца. Он вел за собой на поводу двух оседланных лошадей.
— Товарищ командир, — крикнул он, и звонкий голос его потряс церковные своды, — бросайте живо эту музыку! Опосля довенчаегесь. Тревога! Ребята уже пошли, не дожидаясь вас.
В церкви все замерли, остолбенев, впрочем, все, кроме Черекана, который уже успел надеть фуражку и подхватить саблю, чтобы не мешала бежать. Как раз в эту минуту над площадью у церкви, оглушительно щелкнув, разорвалась первая шрапнель и сейчас же, вслед за нею, другая и третья.
Толкнув в грудь попа, который схватил было его за руку, и едва не сбив с ног невесту. Черекан ринулся прямо на толпу, пробивая ее. как таран. Через минуту он был уже в седле. Чижик привел ему коня на самую паперть. Застоявшаяся Трагедия весело пошла размашистой рысью.
Сзади, на площади, продолжали рваться снаряды. Сворачивая на шоссе, Черекан оглянулся, и в его поле зрения очутилась шумная толпа и плачущая невеста, которую кто-то уводил под руки. Черекан увидел ее, но как-то не осознал ее присутствия он думал о другом.
«Французские скорострелки, — соображал он, глядя на разрывы, — чисто работают, вот бы нам такую батарейку…»
По дороге Чижик рассказал ему, в чем дело. Два батальона белопольской пехоты при батарее из шести скорострельных пушек по оврагу подкрались прямо к селу, но нарвались на заставу. Котовский велел подпустить их поближе, на лужайку между двумя перелесками.
Выехав на мягкую дорогу, Трагедия по собственной инициативе, прибавила ход. Огибая кладбище, Черекан увидел, что батарейцы Котовского уже кончают окапывать пушки. Старый их командир, всегда жизнерадостный папаша Просвирин, приветливо махнул эскадронному белым платком, который он приготовил, чтобы подавать им команду…
В поле командиры уже рассыпали лаву. Белополяки перенесли огонь с деревни и сейчас били прямой наводкой по коннице. Подняв Трагедию в галоп, Черекан вскоре очутился на своем обычном месте, впереди эскадрона. У него сладко сжалось сердце, когда он заметил, как сразу же просветлели лица у бойцов. Командир первого полка показал Черекану Еолосатый кулак. Эскадронный далеко впереди, на отлете, различил мощный затылок Котовского.
Белопольская цепь мелькала беспрерывными вспышками выстрелов. Воздух был густо насыщен пулями. Бойцы обнажили шашки. Сзади с регулярностью часового механизма тяжело забухали пушки Просвирина.
От командира бригады отделился конный ординарец и поскакал по открытому полю, прямо под огнем. Это был молодой галицийский парнишка, только накануне вступивший в бригаду добровольцем. Он держался под пулями неестественно прямо, как требовал этого обычай, не «кланяясь» и не пригибаясь к седлу. Плохонькая его лошаденка скакала, как свинья, высоко задирая ноги и подняв хвост трубой. Вокруг ординарца по сухой земле сомкнулся круг рикошетирующих пуль. Этот смертный обруч все суживался и вместе с ним двигался по полю.
Ординарец доехал наконец. Он привез Черекану устный приказ Котовского обойти батарею с фланга и напасть на ее прикрытие.
Но у Мстителя было железное сердце, и потому он еще раз не выполнил приказания. Быстрым взглядом окинув поле, он на всем скаку повернул эскадрон налево и ударил батарее прямо в лоб, навстречу реву картечи.
Жадно вдыхая тонкими ноздрями запах пороховой гари, Трагедия легко неслась по полю, едва касаясь земли копытами. С пучком гвоздики в петлице, перекосив рот в безумном крике, держась прямо на коне и вытянув вперед циркулем прямые ноги, Черекан скакал навстречу смерти, и клинок, вращаясь над головой, описывал сверкающий диск, как нимб у святого. Так с гвоздикой в петлице его и убили — осколком снесло полчерепа.
Картечью же белополяки выпалили только раз и притом из одной пушки. Больше они ничего не успели сделать. Котовцы налетели как вихрь. Как колосья под ножом косилки, попадали между лафетами изрубленные орудийные расчеты. А еще через десять минут был окончен весь бой.
Когда то, что осталось от Черекана, подобрали, у него на груди раскрылась рубаха. Кое-кто из присутствовавших попытался приглядеться к татуировке, но стоявший подле командир полка Кучмий воспротивился этому.