Когда котовцы, предшествуемые бургомистром, вошли в парадный зал ратуши, почти все места были заняты. Публика устроила вновь прибывшим овацию. Город и на самом деле относился к котовцам вполне дружелюбно. Горожане привыкли, что постой воинской части неизбежно связан с грабежами, контрибуциями и пожарами, а тут все обстояло тихо и мирно. Так что овация, устроенная командирам, была даже до известной степени искренней.
Под сотнями любопытных взглядов Кучмий зябко поводил богатырскими плечами. Под выцветшим хаки гимнастерки чудовищными шарами ходили его стальные мышцы. Он зацепил портупеей за чей-то стул, оцарапал себе шпорой сапог и чуть не вытряхнул из сиденья какую-то даму с лорнеткой. Адъютант тоже чувствовал себя неважно, но решил выдержать испытание до конца сказавши «а» — нельзя не сказать «б». Раз приказано оставить в городе, даже у буржуазии, хорошее впечатление от Красной Армии — нужно быть вежливым во что бы то ни стало.
Командиры уселись в первом ряду. Вскоре погас свет. Адъютант вспомнил, что он последний раз был в театре около пяти лет тому назад, и мысли о предстоящем зрелище как-то странно щекотали нервы. Сцена была оборудована на помосте, где обычно заседал совет муниципалитета. Здание ратуши было старинным, с готическими окнами и цветной мозаикой стекол. В пролетах между оконными нишами стояли величественные рыцари, закованные в бронзовые латы. Потолок был высокий, сводчатый. Каждый звук, даже самый незначительный, немедленно отражался гулким эхом.
Самодельный занавес раздвинулся. Труппа львовской «оперетты показывала третий акт «Сильвы».
Адъютант снова провел ладонью по лицу, от лба до подбородка не сон ли это Вчера, позавчера и десятки, сотни дней, уходящих назад в памяти, были конская грива, равномерный скрип седельной крыши, выкрики обозных, мускулистый затылок Котовского. Потом огонь в воздухе и на земле, знакомый, привычный свист многих тысяч невидимых пуль, пьяный угар кавалерийской атаки, знакомый, даже любимый какой-то каждодневный риск жизнью. И потом все сразу, как внезапная смена декорации, — этот нелепый город, оставшийся в стороне от войны, город, в котором даже классовая борьба была незаметной на первый взгляд, в особенности для постороннего наблюдателя. И, наконец, этот уже совершенно бессмысленный спектакль; да, и задал же задачу Котовский, черт бы его побрал совсем!
Сильва закончила арию, публика, аплодировала. Адъютант впервые сознательным взглядом окинул сцену. Нищенская мишура реквизита показалась ему несказанно роскошной. Лицо премьерши тоже как будто бы было знакомо, она как раз с нескрываемым любопытством разглядывала первый ряд, в котором нелепо и неожиданно, как татуированные дикари на улицах какой-нибудь европейской столицы, восседали вооруженные до зубов котовцы.
Премьерша со сцены улыбнулась адъютанту.
Но нет, никогда он не видел, конечно, этого лица. Просто-напросто группа разодетых в фантастические костюмы женщин и мужчин, резвившихся на самодельной сцене, напомнила что-то очень далекое и совсем почти позабытое, что-то находящееся по ту сторону памяти юность, быть может. И против своей воли адъютант от этих воспоминаний ощутил даже как будто бы некую сладкую боль, родившуюся независимо от того, что он в свое время раз и навсегда похоронил воспоминания о своей скучной юности.
Спектакль был окончен, публика вставала, шумно отодвигая стулья. Ворча, Кучмий протирал глаза; у адъютанта слегка кружилась голова.
Командир полка был явно не в духе, он попросил у бургомистра экипаж, чтобы ехать в гостиницу от участия в базаре он отказался. Адъютант остался, но предварительно спустился к подъезду проводить командира. Подмяв тяжелым туловищем пружинное сиденье, обитое добротным синим сукном, Кучмий продолжительной витиевато выругался, покрыв замысловатой бранью и город, и бургомистра, и спектакль.
— Ну ладно, иди попрыгай на балу, козел, — сказал он угрюмо на прощанье адъютанту, — смотри, как бы тебя только эти толстобрюхие по дружбе не связали!
Экипаж тронулся, один из ординарцев связи молча вскочил в седло и последовал за командиром, другой остался.
Глубоко задумавшись, адъютант поднялся обратно по широкой, отделанной под белый мрамор лестнице. Бронзовые львы на аляповатых тумбах ехидно скалили зубы.
В просторном зале, тяжелый воздух которого, казалось, пропитан был пылью столетий, городской «бомонд» приготовился веселиться. По стенам расставлены были склеенные из пестрой бумаги киоски, в которых солидные матроны и хорошенькие девушки продавали в пользу русского Красного Креста прохладительные напитки, какие-то рукоделия и разные безделушки. Оркестр, размещенный на хорах, грянул вальс, завертелись пары.