— Нет, еще не все, Григорий Иванович, — возразил комиссар бригады, — мне кажется, что со стороны бойцов могут возникнуть естественные вопросы к командирам или к политсоставу… Как быть в таких случаях?
— А вы что предлагаете?
— Сейчас же, немедленно созвать по полкам партийные собрания. Рассказать все коммунистам. А уже им поручить провести подготовительную разъяснительную работу…
— Дело говорите! — согласился Котовский. — Только давайте так товарищи командиры и комиссары, даы — Борисов, Гажалов и я — сейчас знаем больше, чем рассказали вам. Бойцы, политруки и командиры должны знать об этой операции меньше, чем вы. Значит, так разъяснить только в общих чертах, намеками…
Все разошлись, Котовский остался один. Он устало потянулся и пошел в комнату, где отсиживался Ектов. Тот играл с конвоирами в подкидного дурака. Все встали. Комбриг взглядом показал латышам, что они могут удалиться. Те сразу без слов вышли из комнаты и встали за дверью, держа руку на деревянных кобурах маузеров. Так они простояли, как изваяния, все время, пока длился разговор Котовского с Ектовым с глазу на глаз.
Некоторое время Котовский и Ектов сидели молча. Потом комбриг положил своему собеседнику руку на колено.
— Павел Тимофеевич, — заговорил он медленно, проникновенно, — вы на меня только не обижайтесь…, Мы выходим на рассвете, к вечеру окажемся лицом к лицу с вашими вчерашними соратниками…
У Ектова задрожали губы.
— Давайте, — продолжал комбриг, — поговорим как мужчина с мужчиной, Если вы чувствуете, что не в силах выполнить то, что вам поручено, если вы допускаете, что в последнюю минуту у вас не выдержат нервы, скажите сейчас. Это лучше, чем потом… Потом будет поздно.
Ектов продолжал молчать, только губы у него прыгали все сильней и сильней.
Котовский подергивал себя за нос.
— Подумайте, Павел Тимофеевич… Отсюда, из Медного, у вас есть еще путь к отступлению. Если сомневаетесь в себе — оставайтесь здесь. Я вывернусь Я совру Матюхйну, что вы заболели, что вы едете следом — словом, я найду, как объяснить ваше отсутствие… Решайте. Из Кобыленки для вас пути отступления уже не будет…
Ектов внезапно встал, широким жестом трижды перекрестился на икону. Повернулся к комбригу:
— Григорий Иванович, я клянусь! Я клянусь жизнью и счастьем жены и детей, своей жизнью и будущим своим клянусь! Я — верующий…
Котовский одобрительно похлопал его по плечу, близко заглянул в глаза.
— Бога вашего я не признаю, но верующим иногда верю… Не думайте, ведь и у меня есть своя вера, и я не изменял ей никогда в жизни. И не изменю до последнего вздоха!
Так они расстались до ночи.
От Ектова комбриг направился в аппаратную. Телеграфисты эскадрона связи играли в шашки. Обе сводки, оперативная и разведывательная, были уже переданы, делать операторам было нечего. При виде Котовского они встали. Григорий Иванович молча махнул рукой — «да ну, какие там церемонии!» — и сел за свободный стол, устало подперев голову рукой. В последнюю минуту, перед тем как вызывать Тамбов, его вдруг охватило раздумье «Может быть, вообще ничего не сообщать Тухачевскому, пока все не будет кончено… Нет, нельзя! И так он слишком многое мне доверил!»
Комбригу повезло, командующий оказался у себя в аппаратной. Григорий Иванович, откашлявшись, стараясь не заикаться, начал диктовать.
Телеграфист застучал ключом.
«Михаил Николаевич, у аппарата Гриша. Докладываю на рассвете пойду прогуляться, как с вами условились. Дядю Павла беру с собой».
Тихо шуршала, вращаясь, катушка, бежала немая лента очевидно, Тухачевский старался вникнуть в смысл переданных ему слов. Наконец замелькали точки и тире. Напряженно вглядываясь в них, телеграфист читал вслух:
— Понял вас, точка. Это все, что хотите доложить, вопросительный знак.
Котовский снова заговорил:
— Это все, что пока могу доложить.
Снова пауза. Потом опять замелькали на ленте точки, тире.
— Назовите контрольный срок, по истечении его буду считать, что вы в затруднении, и помогу вам, точка. Сам приеду к вам, восклицательный знак.
Комбриг думал недолго.
— Уверен, что до этого дело не дойдет. Сегодня пятница, не позже вторника доложу, что весь сорняк выполот.
Снова побежала немая лента. И опять точки и тире:
— Будь по-вашему, точка.
Тут Котовского внезапно осенило:
— Нужна ваша помощь. Хотелось бы, чтобы наши ребята на железной дороге, от станции Сампур до самого Тамбова, шумели бы раза три в сутки хотя бы по часу. И консервные коробки пусть в эти дни катаются и тоже шумят. Чем больше будет шуму, тем легче мне!