Котовцы сидели в седлах, повод своего коня Васька дал подержать Симонову.
Вскоре бандит вернулся, почесал в раздумье затылок и, придерживаясь за луку единственной рукой, ловко вскочил на коня.
— Нету их здесь пока, — заметил он растерянно, — будут ли, кто его знает! Попытаем счастья еще в одном месте…
Они поскакали дальше и очутились у одинокого хутора. Симонов попал сюда впервые, а Захаров, ходивший неделю тому назад в первую разведку с Котовским и Битовым, узнал эти места еще раз он очутился в гостях у пасечника. Снова повторились те же процедуры — громкий стук в калитку, бешеный лай свирепых псов, осторожные шаги за оградой, пароль и отзыв. Васька вошел в калитку один…
Снова томительное ожидание; за оградой, как и тогда, шептались. Оба котовца не спешивались, крепко сжимали повод. Симонов спросил:
— Что-то он крутит, как тебе кажется?
Комиссар полка «есаул» Захаров пожал плечами:
— Черт его знает… Терпеть надо снявши голову, по волосам не плачут!
Ждать пришлось недолго. Появился Васька. Он приободрился, смотрел весело. Вскочив в седло, сообщил:
— Дед говорит, найдем в четвертом али в шестом просеке. Наверняка! Больше находиться им негде… Дед знает! Поехали!
Они углубились в лес. Стало совершенно темно. Васька удивительно свободно ориентировался во мраке, как филин.
В четвертом просеке никого не нашли; миновали пятый, завернули в шестой. Бандит стал часто спешиваться. Он ползал по земле, приглядываясь к ней, как следопыт. Садясь снова в седло, одобрительно крякал.
На широкой лесной поляне котовцы приметили следы недавнего бивака тлели угли в костре, пар шел от кучек конского навоза.
— Только здесь стояли, — обрадованно заметил бандит, — не иначе, как в деревню подались… Сейчас мы их нагоним. — И он пустил коня крупной рысью.
Котовцы не отставали от него, скакали в абсолютном мраке. Захаров про себя решил; что если он сейчас не выколет глаз или не расшибет лоб о какую-нибудь ветку, нависшую над дорогой, то, несомненно, выйдет живым и из предстоящей переделки.
Так они неслись, вперед с четверть часа, пока, описав круг по пустынному, темному и мрачному лесу, не вернулись обратно к деревне. На околице они действительно нагнали хвост банды Матюхина.
Прощло не больше часу, как они выехали отсюда, а деревня стала неузнаваемой, она ожила, как по мановению волшебной палочки. Запахло дымом, в избах засветились окна.
Обгоняя строй кавалеристов, Васька то и дело обменивался с ними приветствиями:
— Здорово, Макар! Как прыгаешь, жених?
— И ты, Васька, здоров будь! Что, Дунька тебе второй руки не оторвала еще?
Из темноты кто-то загудел густым басом:
— Ей некогда, она, сказывают, с казаками гуляет!
Васька не обиделся на шутку. Он только огрызнулся:
— Раз гуляет, значит ндравится людям… Не то что твоя Матрена мокрохвостая, кому она нужна?
На эту дружескую перепалку из рядов бандитов отозвались взрывом хохота…
Трое всадников, пробившись сквозь строй конников, спешились у просторной избы. В избе горело несколько ламп, все окна были залиты ярким светом. Вошли в горницу. В ней за пустым столом с деревянными ложками в руках сидело человек десять бандитов. Среди них выделялся крупный чернобородый мужчина со следами двух старых ножевых ран на лице.
Васька доложил ему:
— Как вы приказывали, двоих привел из Кобыленки есаул Захаров и хорунжий Симонов!
Захаров протянул пакет. Проговорил внятно:
— От войскового старшины атамана Фролова полковнику Ивану Сергеевичу Матюхину…
Тому, видно, польстило, что его произвели в полковники. Он улыбнулся, вернее, скорчил приветливую гримасу, взял письмо и ответил просто:
— Садитесь, казачьи старшины, найдите и себе ложки, сейчас поужинаем! Как доехали?
С этими словами, не дожидаясь ответа, он протянул пакет соседу и приказал, сам, видимо, не будучи силен в грамоте:
— Читай, Муравьев!
Как выяснилось позже, это был начальник штаба Матюхина, молодой человек с умным и энергичным лицом. Рядом с ним сидел уже известный котовцам «политработник». Сощурив мутные глазки и вытянув лисью физиономию, он заглядывал ему через плечо, шепотом про себя повторяя текст письма.
Муравьев читал вполголоса. Бандиты напряженно слушали. Матюхин скрестил руки на груди. Раза два он остановил Муравьева и велел еще раз прочесть какую-то фразу.
Чтение закончилось. Иван Сергеевич с нехорошей усмешечкой на лице заговорил: