— Бей бандитскую сволочь! — крикнул он и выпустил в Матюхина одну за другой две пули. Бандит пошатнулся и звериным прыжком отскочил в сторону.
После этого Ленька изловчился и изо всех сил ударил в стол снизу носком сапога. Зажженная лампа, описав в воздухе дугу, упала на пол. Ее накрыл опрокинутый стол. Свет погас.
Темноту в комнате озарили вспышки беспорядочных выстрелов.
Кто-то из сеней так сильно рванул дверь, что она слетела с петель. В проеме показалось искаженное лицо Ткаченко. В левой руке он держал зажженную лампу, в правой — гранату.
— Выходи, братва! — крикнул он хрипло. — Теперь без вас обойдемся, сами управимся! Комбриг жив?
Котовцы выходили один за другим. Вынесли Данилова, пуля раздробила ему коленную чашку, он потерял сознание. Последним покинул комнату Котовский, пропустив в дверях Ектова. Вслед им раздался одинокий выстрел, пуля шлепнулась в косяк дверного переплета.
Тогда Ткаченко передал лампу Маштаве, который высоко поднял ее над головой, а сам выдернул кольцо и размахнулся гранатой.
В комнате, оказывается, застрял еще Симонов. Он успел только крикнуть:
— Ты что делаешь?
Симонов юркнул за голландскую печь. Граната разорвалась, выбив уцелевшие еще оконные стекла.
Симонов выскочил в сени и замахнулся на Ткаченко кулаком, в котором зажат был пистолет. Эскадронный схватил его за грудь:
— Брось, не психуй! Я же тебя не видел! Зачем за печь спрятался, казак липовый?
Их разнял Маштава. На улице штаб-трубач играл тревогу…
Хорошенькая сестра второго полка Шурочка, разорвав гимнастерку, перевязывала комбригу раненую грудь, фельдшер Хошаев накладывал ему жгут на правую руку. Врача здесь не было, он оставался в Медном.
Котовский потерял много крови, ему было больно. Еле внятно он выговорил:
— Кто в оцеплении штаба?
— Взводы Ведрашко и Ткаченко…
В деревне началась стрельба второй полк громил пеших бандитов, отдыхавших в избах. Отстранив медиков, которые, волнуясь, мешали друг другу, комбриг приказал:
— Коня!
Ординарец подвел Орлика. Котовский взялся левой рукой за луку, правая, закрученная жгутом, повисла плетью в набухшем от крови рукаве. Силы изменили комбригу. Сесть в седло он уже не смог.
— Подсадите же меня, что стоите!
Ленька вдел ногу комбрига в стремя, но тот стал падать навзничь, закрыв глаза…
Маштава вынес из дома мельниково кресло. Комбрига усадили. Стрельба на улицах деревни тем временем разгоралась.
Котовский раскрыл глаза и взглядом отыскал Леньку.
— Поезжай к Чистякову, — выговорил он, превозмогая боль, — я догоню…
8. Где банда?
Начинало светать, село окутывалось туманом, поднимавшимся из оврага.
У церкви выстроились эскадроны первого полка.
Командир дивизиона Чистяков выехал на середину улицы. Ленька подъехал к нему:
— Что же ты стоишь?
— Жду приказа! — ответил Чистяков невозмутимо.
— Какого приказа?
— А я был полчаса назад в штабе, Маштава сказал будет приказ!
— Ты на совещании был?
— Был…
— Вот там тебе и был приказ атаковать бандитов, которые окажутся в конном строю! Мало ли что Маштава наболтал, напутал он, короче говоря, или ты его не понял! Где банда?
— А черт ее знает, ты из штаба едешь, тебе лучше знать!
— Что, никто не проходил здесь?
— Прошел второй полк… И все! Больше никого не было!
Ленька и Девятый переглянулись.
— Откуда второй полк — изумился порученец комбрига. — Он в деревне бой ведет. Слышишь Он расседлан…
— Второй полк прошел, — повторял упрямо Чистяков, — Гиндин его выводил!
Ленька снова уставился на Девятого:
— Кто? Гиндин? Да ты что…
Эскадронный пожал плечами.
— Ничего не пойму… Гиндин не Гиндин, пошли! Эй, трубач!
Шурка сыграл сигнал «рысь», эскадроны тронулись за командирами. Когда добрались до околицы села, над ними как будто разверзлось небо по голове колонны ударило сразу несколько станковых пулеметов. Пули летели высоко, прицел, к счастью, был взят неправильно.
Командиры придержали коней. Трубач, весьма развязный мальчишка, счел своим долгом высказаться:
— Ишь, как гладко строчат, когда по своим! Ни одной задержки, так и шпарят… Только высоко берут, стрелять не умеют!
Ленька глянул на Девятого, сказал с досадой:
— Да слезь ты, бога ради, торчишь, как столб! Из-за тебя посекут нас…
Эскадронный, сидя на коне, высокий и худой, был действительно головы на две выше своих спутников и представлял собою великолепный ориентир для пулеметчиков. Он покорно спешился…