А сам жареных уток полюбил с яблоками, все думал: может, когда Серая Шейка попадется, хотел косточками ее сладкими похрустеть.
ОГНИ ПЕТЕРБУРГА
Уж на что Ленин хитрый и умный был, а все-таки однажды захомутали его и в Сибирь законопатили, в ссылку. Прибыл он в Шушенское и за голову схватился: куда попал? А в Шушенском в то время ни кабака, ни бардака не было, одна Надя, круглая дура, со всех сторон. Скукота. Да что там скукота — тоска зеленая.
Решил он тогда в бега податься. Душа праздника запросила. Стал среди ссыльных напарника себе подыскивать. Вдвоем-то всегда ноги делать сподручней и веселей. Спрашивает одного:
— Ты, товарищ, по какой части мотаешь, по политической?
А тот сконфузился.
— Да нет, я, друг, того, больше по уголовной…
— Ах ты, какая незадача! — вздохнул Ленин, да делать нечего, хоть с чертом, а бежать надо, сильно ему хочется огни Петербурга увидеть. Взыграла душа, просит праздника.
Ладно, подговорил он уголовного, пошли они в побег… День бегут, другой, оглянутся — погони вроде нет. Хорошо. А Наде он сказал, что на охоту пошел, лису ей на воротник подстрелить. А она пофорсить сильно любила, заядлая модница была. Пусть подождет, думает Ленин, обещанного три года ждут. Сам радуется: обманул-таки кралю.
Ленин первым бежит — шпарит будь здоров, да он всегда на ногу легкий был. Но и уголовный товарищ — не промах, тоже шустро бежит, за Лениным держится. А тайга им как мать родная, — не выдаст. Уже и Минусинск промахнули, и Абакан, держат курс строго на Петербург. Хорошо им вдвоем бежать, сподручно и весело.
Вот только одна беда: все сухари, которые у них про запас были, подъели, и крошки не осталось. А к людям выходить побаиваются, Ленина-то могут сразу узнать, очень уж у него внешность приметная. Враз захомутают и обратно законопатят. Прощай тогда, огни Петербурга. А есть обоим ужасно хочется. Тут уголовный товарищ не выдерживает, обращается к Ленину:
— Ну, — говорит, — Ильич, — а они уже за это время крепко сдружились, — кто у нас за теленка будет?
— Как это? — поинтересовался Ленин.
Тот ему подробно и объяснил, что это когда один товарищ другому в голодное время на пропитание идет. Сам ладони потирает, напевает Ленину на ухо: «А за поясом нож горячо-о-о наточе-е-н».
Не понравилось все это дело Ленину, не привык он таким образом столоваться, просит уголовного, чтоб еще денек потерпеть: утро вечера мудренее, авось, все само устроится… Ладно, хоть голод и не тетка, согласился уголовный еще денек потерпеть. А Ленину страшно стало, он-то кровавых дел всегда боялся, мухи обидеть не мог, уж и не рад, что с уголовным связался.
Отложили они насущный вопрос на завтра, дальше побежали… Не много времени и прошло — выскочили скоро на берег реки, на чистое пространство. Тайга за спиной осталась.
— Жильем пахнет, — повел носом Ленин.
— Едой, — поддакивает уголовный.
А солнце жарит, пекло, как в Африке, — в тайгу-то они летом ушли, в июле, а зимой какой дурак бегает? Разделись они до трусов, вроде как спортсмены. На тот случай, если кто чужой встретится.
Глядят, баба в реку забралась, белье полощет. Подол подоткнула, а вся пригожая задница на виду. У Ленина сразу в глазах потемнело. Ах, думает, скорее бы до Петербурга добраться.
Подошли они к бабе, Ленин обратился вежливо:
— Ты, сударушка, из каких будешь, из бедных или из богатых? — он-то больше любил с простыми людьми общаться, с народом, он с ними сразу общий язык находил.
— А я, сударики, не из тех, не из других, — баба отвечает. — Я вольная казачка, сама себе хозяйка, куда хочу — туда верчу. Потому, что если под кем служить — подол заворотить.
— Верно, — согласился Ленин. — Им только покажи слабину, они сразу навалятся скопом, всю кровь высосут, кровопийцы. А мы, баба, — простые немецкие инженеры, Карл и Фридрих, золотую жилу тут у вас искали и от экспедиции отбились.
— Ну и как, нашли?
— А как же! Вы в Сибири сплошь и рядом на золоте сидите да сами того не ведаете. Вот, — и червонец ей золотой показывает.
А у него на груди всегда заветный мешочек с червонцами висел. Кожаный, надежный. На всякий коварный случай. Ленин, он всегда запасливый был и без денег шагу ступить не мог.
— И много у нас этого добра? — у бабы сразу глаза загорелись. Золото она очень уважала, особенно если сразу в червонцах.
— Золотишка навалом, хоть лопатой греби…
Так, слово за слово, разговорились они душевно, быстро Ленин с ней общий язык нашел, повела она их к себе, дома у нее сытные щи с мясом оказались, не остыли еще.
Обрадовался Ленин с товарищем, что все так ловко устроилось. Наелись они в гостях у бабы сытных щей с мясом, а потом еще каши с гусятиной. Так наелись, что пальцем пошевелить не могут. Стала баба их на кровать укладывать, отдохнуть после трудов праведных.
Сел Ленин на перину, только хотел на бок завалиться, вдруг — что такое! — лезет из-под кровати бугай, полицейская морда: с усами, с громадным револьвером, с шашкою и в папахе с кокардой.
— Руки вверх! — кричит.
А они уже здесь на Ленина ориентировку получили: дескать, бежал из мест заключения особо опасный преступник, семерых зарезал, восьмого не успел. Да еще теленка с собой прихватил. Вот они и поставили на их пути бабу с приманкой, чтоб хитрого Ленина заманить. Он на это дело сильно падкий.
— Э-э-э-х, законопатят теперь на всю катушку! Прощай, огни Петербурга! — заплакал и зарыдал Ленин. — Не хочу к Наде, хочу в Петербург, чтоб народу свободу дать!
Да где там! Арестовал их бугай, полицейская морда, спеленал, как младенцев, и назад, в Шушенское повез. Оказалось, что у них там в доме отдыха путевки еще не закончились.
А гостеприимная баба ленинское золотишко ровно поделила с полицейской мордой — каждому по труду, свою долю под половицу прибрала, а заветный ленинский мешочек в красном углу повесила, чтоб было потом что внукам и правнукам рассказать. Что случались и у нее в жизни встречи нежданные-негаданные, посещала и ее нечаянная радость — сам Ленин в гости заходил. Ни к кому другому не зашел, а к ней зашел, уважил сударку.
РОДИНА И ЧУЖБИНА
Ленин путешествовать любил. Уже и Щвейцарию, и Германию, и Финляндию вдоль и поперек изъездил, надоело ему. Решил он тогда родину познавать, потому что свою родину он любил и уважал.
Приехал он в Шушенское. С ним Надя была. Остановились они в двухэтажном особнячке отдохнуть с устатку, потом пошли с Шушенским знакомиться. Первым делом решили в местный музей завернуть. Подошли к музею, а перед ним каменный истукан стоит, руку в приветствии поднял… Внизу надпись «Ленин».
«Чудно, — думает Ленин, — мне, что ли, памятник?» Толкает Надю в бок.
— Слышь, тетка, я еще никаких подвигов не совершил, а мне уже памятник отгрохали.
Надя пригляделась и прыснула.
— Ой, чума тебя забери, ведь тебе, точно!
Зашли они смело в музей, как к себе домой, раз он имени Ленина, чего им бояться? Глядят, под стеклом ботинки стоптанные стоят. «Тоже мои, что ли, ботинки? — ломает Ленин голову, ничего понять не может. — Я их еще купить и сносить не успел, а они уже стоят? Чудно, право…»