Володя всю дорогу в иллюминатор глядел… А я ему через плечо заглядывал, тоже не отрывался… Сказать, что видели мы внизу космические пейзажи — ничего не сказать! Не были мы там, слава Богу, и — не надо! Так что сравнивать не с чем… Но видели мы внизу, насколько хватало глазу, дико навороченные груды мертвых камней, — конечно, никакие они не мертвые! — льда и снега… Словно Кто-то перемесил все это руками и бросил на секунду, отвлекшись чем-то, не доделал… Или — наоборот, доделал, довел до ума?
Ледники, пики, гигантские каменные зубья, хребты, вставшие горбами, выставившие загривки, как исполинские медведи, ждущие своего часа, чтобы подняться на дыбы… Хаос… И вдруг среди всего — ровное, безжизненное, заснеженное плато… Дикая, свирепая и страшная красота! Даже не красота, а — нечно другое, отчего душа сжимается в комочек и трепещет… Некое беспощадное для глаз проявление сути бытия и мира, когда человек даже не песчинка, а никчемная пылинка, под босыми пятками кого-то, кто прошел мимо… И пылинка эта вынуждена взирать на мир, страдать и задыхаться от ужаса…
Конечно, человеку со слабыми нервами и психикой нелегко это наблюдать, можно сразу впасть в тоску и безысходность. Хорошо, Володя — бывший морской пехотинец, не сильно боится, а я сам местный, почти алтаец по национальности, тоже не сильно боюсь, прячусь за Володю… А он во что-то вперился, прилип к стеклу и пальцем мне тычет… Наверное, Шамбалу увидел… Ну, Шамбалу так просто не разглядеть, тут третий глаз приоткрывать надо, а он у нас еще не шибко развит… Бывает, что и двумя-то обычными не очень-то хорошо видишь, все перед тобой мельтешит и кривляется… Обычно такое после праздников случается… А праздники в Литинституте — каждый день. Так что прямо беда с третьим глазом! Некогда тренироваться.
В Улагане нас опять встретили и приветили — две девушки-алтайки, секретари райкома комсомола… Надо полагать, нам с Володей выделили каждому по персональной, чтоб мы не заблудились. А Ивану Кирилловичу — не надо, он и без них не пропадет.
Хорошо в Улагане. Хоть и лето, солнце светит нестерпимо, а холодно, потому что — страшное высокогорье и еще ветер постоянный.
У всех алтайцев от табака, чая и ветра — зимой и летом, — лица цвета темного кирпича, а глаза — щелочки. Но — горячие, приветливые люди алтайцы и водку тоже любят. Потому что трудно тут жить. И перевалов здесь нет, здесь все один сплошной перевал… Отовсюду горы давят, поросшие лесом, непроходимой тайгой, и кажутся черными… А медведи здесь, говорят, здоровые, как слоны, и часто на задних лапах ходят… Потому что Шамбала недалеко…
Выступлений у нас было немного… Да как-то и неудобно было умным алтайцам, которые в единении и гармонии с природой живут, свои бредни читать… Еще примут за дураков. Так что больше мы их слушали да на ус мотали… И такое они нам показали, что слава египетских пирамид меркнет Пазырыкские курганы! Пирамиды — в Египте, а это — у нас!
Два кургана в долине реки Пазырык… Раскопал их с великими трудами и лишениями в сороковых годах прошлого теперь уже — двадцатого века академик Окладников. Ввиду непосильной тяжести, работы несколько раз останавливались — погребения были промерзшими насквозь: лед и камень — и вообще прекращались… Но все-таки упорный Окладников докопался… И кое-что накопал, нарыл-таки! Трупы людей и лошадей, прекрасно сохранившиеся в мерзлоте, как будто они были погребены вчера… Военное снаряжение, домашнюю утварь, различные медные, серебряные и бронзовые украшения, и еще много разного другого добра… И среди всего прочего — самый древнейший в мире ковер ручной работы и самая древняя колесница! Потому что погребено все это было примерно в пятом веке до нашей эры. Двадцать пять веков назад! Исследовав рисунки мифологических зверей, изображенных рукой древнего художника на украшениях и посуде, Окладников ввел в обиход понятие «звериный стиль». А дальше — пошло оно гулять, и до скифов добралось… А еще Окладников дал вывод: именно здесь, в этом самом месте были тропы, по которым шло великое переселение народов… Одного не смог он разгадать. Откуда камни взялись — красные, почти все одного размера, в два кулака величиной, насыпанные на курганы? Здесь нигде таких нет. И никто этого разгадать не может.
А когда все добро Пазырыкских курганов было кое-как описано, — слишком много всего оказалось, — погрузили его на маленьких мохнатых алтайских лошадок и стали вывозить, выволакивать через горы… Кое-как выволокли… И — прямо в Ленинград доставили, в Эрмитаж… Если не ошибаюсь, в двенадцати залах разместили… Так что можете сходить, полюбопытствовать… Все это — отсюда, из долины реки Пазырык.
Следующим населенным пунктом, куда мы прибыли, была совсем глухая деревенька — Балыкча. А уж сюда совсем никак не добраться, кроме как вертолетом. Он один и спаситель для местных жителей. Вначале вертолет летит над горным массивом, над такими же, уже нам знакомыми безжизненными и пугающими пейзажами… А потом вдруг начинает резко заваливать на бок совершать маневр — и протискивается в тесную расщелину меж гор — в каньон… И летит по-прежнему боком, пассажиры почти вываливаются из кресел, кому-то это привычно, а кому-то нет, к примеру — нам. Но вертолетчики — славные ребята, ловко, как-то крадучись, провели машину по каньону, и вот мы уже в узкой долине, запертая горами и рекой, видна Балыкча.
Балыкча со всех сторон задавлена горами, отвесно нависли они над ней, голову надо задирать, не знаю как, чтоб кусочек неба ухватить глазами… Немного живого свободного пространства есть поближе к реке. Как здесь люди живут? Остается только ахать и удивляться… А ничего, живут и радуются, что — живут, пасут скот… Здесь это — единственное занятие, чтоб прокормить себя, еще — промышляют зверя… Но как же здесь можно пасти? Ведь здесь даже нет склонов гор, а почти вертикальные стены, хоть и густо поросшие травой… А ничего, привыкли… И летом пасут, и зимой… Здесь не принято загонять скотину на зимовку… Зимой, чтоб не сорваться, надевают на ноги железные когти и цепляются ими за камни, за лед… Пасут, в основном, женщины-алтайки, у них это ловчее получается. Бывает, что и срываются… И скотина, и люди… И — гибнут… Да, все здесь — непросто. Но они здесь родились, ничего другого не знают и не хотят знать… И река у них рядом — мощный, стремительный Башкаус, несет свои воды прямиком в Телецкое озеро… И рыбы в нем — ловить не переловить: и таймень, и хариус, и телецкий сиг… Своим хватает, а чужим не добраться.
Выступили мы в Балыкче два раза, накормили нас дичиной: медвежатиной и косулятиной, и сплавил нас председатель совхоза на лодке «казанке» прямо в Телецкое озеро… К хорошему русскому человеку в гости…
А Телецкое озеро — самое красивейшее из всех озер, какие только существуют. Не верите? Спросите у Володи — он подтвердит. А по глубине оно — второе после Байкала у нас в стране и Европе. Триста с лишним метров вниз ледяной и прозрачной воды… Трезвым, не очень-то и разбежишься искупаться.
А Николай Павлович Смирнов, к которому мы заглянули ненадолго, первый русский поселенец на Телецком озере. Что-нибудь да все это значит! Поселился здесь в двадцатых годах. До этого жил в Петрограде, мучился туберкулезом, чтоб не умереть, переехал в Сибирь, в Иркутск… Окончил курсы охотоведов, немного поправился здоровьем и двинул дальше — в Горный Алтай… Искать себе место для жизни и свой климат, который поможет ему победить болезнь. И нашел это место, и вернул утраченное здоровье — на берегу Телецкого озера, в устье реки Чулышман. А место это тогда было совершенно дикое — воистину медвежий угол! — ближайшее жилье было в семидесяти километрах. Здесь он и начал заново свою жизнь… Скольких трудов и какой силы духа ему это стоило, знает только он сам и Господь Бог.