Он раскорчевал тайгу, поставил дом, женился на алтайке и родил от нее семнадцать детей… Всех детей принял своими руками, вырастил, поставил на ноги… Двух детей потом уже, взрослыми, забрало у него Телецкое озеро… На горных терассах развел сады, плодородную землю добывая за пять километров и перевозя ее лодкой… Со временем, на его усадьбе была организована гидрологическая станция, и бессменным гидрологом он и проработал всю жизнь. И не только, конечно, им! Телецкое озеро и прилегающие районы стали Алтайским государственным заповедником. Пришлось еще и лесником, и охотоведом трудиться.
Николай Павлович — высокий, широкоплечий старик. Восемьдесят два года ему. Руки — широкие, костистые, не руки — а лапы, но мягкие, теплые.
Иван Кириллович давно его знает, здесь он свой человек. Ведет себя свободно, даже по-хозяйски, чему я слегка удивляюсь… Ну, я многим вещам в жизни удивляюсь… Живу всю жизнь в вечном удивлении.
Посадили нас за стол… Алтайка, жена хозяина, — лицо без морщин, ни одного седого волоса, а самой, должно быть, тоже под восемьдесят! — подала чай на травах, мед, оладьи… После этого, Николай Павлович повел нас показать свою могилу-склеп. Он сам ее выкопал загодя в облюбованном месте, чтоб потом… никто уже не беспокоился, не делал все впопыхах, абы как… Могила — просторная, глубокая, стены и дно залиты бетоном, на дне палые, пожухлые листья, лужицы дождевой воды… Когда придет смерть, он сюда ляжет.
Могилу засыпят землей, завалят камнями, чтоб не добралось, не раскопало зверье… Так — будет надежно. Николай Павлович рассказал о своих последних приготовлениях с удовлетворением и как-то слишком обыденно, по-домашнему, как будто собрался сходить по грибы… Он привык к этой аккуратно забетонированной яме, сроднился с ней. Он уже — часть ее. И я поразился: как же все оказывается в нашей жизни просто, неотвратимо и нестрашно. Даже самый ее конец! Разве такое возможно? Наверное, возможно… Если человек прожил долгую и полную трудов жизнь и приобрел мудрость… А если — нет, то — увы… Не знаю, был ли Николай Павлович верующим человеком? Скорее всего, был.
Председатель отвез нас к экскурсионному теплоходу… Он курсировал по Телецкому озеру и появлялся здесь один раз в день… Мы помахали Николаю Павловичу… Больше мы его никогда не увидим. Поблагодарили и председателя, он для нас сделал больше, чем мы того заслуживали.
А на теплоходе мы уже приободрились… Не то, что мы до этого были квелые и в упадочном настроении, нет, конечно… Просто близится к завершению наш поход по Алтаю… Плохо мы выступали или нет? Это особый разговор… Наверное, все-таки не очень плохо, по крайней мере старались… А еще теплоход — это очаг цивилизации. А мы за это время несколько отдалились от нее и в другие эпохи попали, даже и на краешке доисторической эры постояли… А здесь — и музыка, и женщины прохаживаются, и девушки подмигивают, и буфет работает…
Не буду описывать красоты Телецкого озера — жемчужины Алтая, увиденные нами, потому что слово здесь — бессильно. Человек превращается в ребенка, впадает в телячий восторг и косноязычие и начинает выражаться междометиями типа: «ого!», «ух ты!», «ы-ы-ы!»… Теплоход провез нас из одного конца озера в другой, проделав путь в семьдесят километров, все мы посмотрели, все легло в душу благодатно, и высадил на причале турбазы «Золотое озеро», рядом с поселком Артыбаш. Это — конечный пункт нашей творческой командировки, а скорее — экскурсии с творческим уклоном, потому что отдали мы немного, а приобрели — несоизмеримо больше.
Иван Кириллович с ходу организовал жилье, питание, и даже договорился насчет нашего вечернего выступления… На открытой сцене, перед туристами и отдыхающими, а они отовсюду понаехали, со всех краев и областей, значит, надо нам не упасть в грязь лицом и проявить максимум артистических данных. А какие мы артисты? Мы — шалопаи… Сделал он все как надо, а сам, довольный, пошел купаться.
Я сунул палец в воду, а вода — ледяная, жуть… Я — к нему, не дай Бог простудиться или — хуже того — утонет… Что мы тогда будем делать?
— Куда, — говорю, — Иван Кириллович! Вода-то ледяная! В озере до сих пор белые офицеры на глубине сто метров стоят, как в холодильнике, я-то знаю… Простудитесь! — хочу не пустить его купаться.
А он — нa меня.
— Да отвяжись ты! Вот пристал-то, а? Яйцо курицу учит…
Ну, я после таких аргументов и отвалил… Нечем мне ему возразить. Он и на фронте был, воевал… Сам все знает. Ему без сопливых — скользко.
Полез он купаться… Отплыл метров на десять, плавает, фыркакает… И Володя залез, бухнулся… И тут же обратно выскочил, холод сразу выталкивает… Ну, все равно — молодец, приобщился к Алтаю. А я — не полез, что я дурак, что ли? И — не пьяный, не полезу на сухую… Страшно. А Иван Кириллович вылез, плавки отжал и стоит, жмурится довольно… А я опять — к нему, чтоб подлизаться.
— Ну как, Иван Кириллович, не очень вода холодная?
Он выразительно посмотрел на меня… Наверное, подумал, что я поддеть его хочу. А многие почему-то часто думают, что я поддеть хочу, и, бывает, с кулаками на меня лезут… А я — просто спрашиваю.
— Да откуда холодная-то? Наоборот — теплая. Залезь да попробуй… Вот пристал-то, а?
Ну я и прикусил язык, я-то сам даже по щиколотку не залез, струсил.
А Иван Кириллович через полчаса осип и охрип. Намертво и наглухо. Приобщился очередной раз к Алтаю. Рот разевает, хочет что-то сказать, а только крякает немного, больше ничего не выходит.
Пришлось нам самим творческий вечер вести… Ничего, хорошо провели… Часа два народ мурыжили, все стихи и басни, которые знали, прочитали… Громко так читали, с выражением, как полагается… А народу много было — и из Москвы, и из Ленинграда… Похлопали нам конечно, правда, ладоней не отбили… С некоторыми мы потом адресами обменялись… А когда люди из одного города на Алтае встречаются, они друг к другу очень чувствительно относятся, сразу взаимность возникает…
А Иван Кириллович после купания лечиться начал… Достанет из портфеля бутылочку с вином и отхлебнет незаметно… Мы не выдержали и — к нему.
— Иван Кириллович, дай немного и нам отхлебнуть… полечиться, смотрим на него маслеными глазами.
А он — не дает.
— Вы — не больные, — говорит.
— Больные, больные! Мы еще с зимы от простуды никак не вылечимся.
— Так вот сами себе и купите!
— Так у нас денег нет!
— А где ваши деньги? Вы же командировочные получили?
— Так мы их еще в Москве просадили! А тут на сухом пайке сидим…
Ладно, смилостивился он, дал нам по глоточку, чтоб мы на него в обиде не были. Но больше — не дал. Сам лечился… После этого и стал я его звать по-дружески — Иван Кирялович… Наш он человек, по всем статьям, оказался…
Так наш поход и закончился… Добрались мы до Горно-Алтайска, посидели вечерок в ресторане — Иван Кириллович расплачивался — и разъехались… Володя к себе в Астрахань, Алтынай — в Казахстан, Иван Кириллович — в Москву, я — домой к родителям, мне совсем рядом было.
Так я ловко в творческую командировку к себе домой съездил… На халяву. А когда в Москву на учебу возвратился, опять же государство мне все оплатило. А я только билетами отчитался. Так — хорошо, так я люблю. Так бы я всю жизнь хотел ездить и путешествовать… Да что-то в последнее время никак не получается. Только — за свой счет.
Какие-то новые, глупые времена наступили… Ну их на хрен, такие времена! Сейчас-то, интересно, ездят студенты в творческие командировки или нет? Наверное, нет. Дудки. Дают им стакан молока в столовой бесплатно и хватит. А раз не ездят, значит, никакого у них творческого обмена и роста нет. Что они тогда написать смогут, если только в собственном соку варятся? Да ничего, конечно… Одну глупость. Потому что жизни и родины не знают. И на Алтае ни разу не были… Конечно, ничего хорошего не напишешь, если на Алтае ни разу не был.