И грустно мне сделалось от увиденного… Грустного в той ситуации действительно было гораздо больше, чем смешного… Ну ладно, выступил человек, и выступил… С кем, как говорится, не бывает… Дело прошлое и давно мохом поросло… Но даже Гребенкину тогда в самом фантастическом сне присниться не могло, что нынешние таланты вытворять начнут! Я об этом случае почти забыл. Трагизм из него со временем выветрился, осталось, разве что, — комичность и курьезность.
А тут — фотография. То, что Гребенкин на ней голый — не страшно. Нo мне авторское пояснение не понравилось. Почему это он «графоманом» его навеличивает? Очень интересно… Может, он с ним на брудершафт пил? Это меня больше всего озадачило и заело. Кто его уполномочил ярлычок привесить? Ярлычок — это не галстук. Не такой уж Илья Гребенкин и графоман. По крайней мере — не больше других. Он — просто фантаст. Причем знаменитый. И личность во всех смыслах — геройская. Как раз своим поступком и особенно призывам «вступать в СП СССР»! — у него эти буквы были на заднице написаны, Гребенкин, вольно или невольно, но помог крушению идеологии в литературе. Указал всем на конкретное место для партийной литературы.
Тогда все это только-только начиналось… Гребенкин — первопроходец был. А где был в это время товарищ Раскин и чем занимался? Неизвестно…
А раз так, решил я тогда познакомиться с творчеством самого уполномоченного по ярлычкам товарища Раскина… Что он сам умного написал и издал? Книга «Энциклопедия хулиганствующего ортодокса» называется… Как это ортодоксы хулиганят? Очень мне любопытно стало.
Полистал я ее, почитал, поахал, поохал и руками развел… Познакомился! Книга по типу энциклопедии и построена. На каждую букву — или анекдотец веселый, или сценка забавная, или случай комический. А анекдотцы эти рассказывают люди с известными фамилиями, они же и в сценках участвуют и в случаи попадают. Казалось бы — занятно. Только все это густо матами пересыпано и матерщиной со всех сторон обставлено. И маты эти, естественно, устами известных людей произносятся, артистов и прочих мастеров художественного слова и свиста. Ну, понятное дело, что артист-то гораздо виртуознее матом ругается, чем простой обычный человек, к примеру, работяга. На то он — и артист!
Но книга-то эта, «Энциклопедия…», сделана не из-за людей известных, а из-за матершины! Самоцель — матерщина. Ну и что, что эти люди любили крепкое словцо и выражаться умели, и анекдоты ими пересыпали? Печатать-то это — не надо. А смаковать — тем более. Не красит это известных людей. И хвалиться тут — нечем. Глуповатая и мелковатая книга. И все — не из той оперы. Тут не смеяться, тут — плакать надо.
И ведь уже по пятому разу переиздана! Переписана, углублена, дополнена новым материалом — и переиздана! Не сидит автор сложа руки, а трудится день и ночь: переписывает, углубляет и дополняет! И все — на радость людям. Но почему Гребенкин-то — «графоман»?
Обидно мне стало за Гребенкина.
«Ах ты, — думаю, — пишущий брат, товарищ уполномоченный Раскин! Назвал ты Гребенкина графоманом, а ведь он еще, помимо всего прочего, и автор знаменитой „Книги изречений“. А эта „Книга изречений“ — о-го-го какая! Пусть в ней многое спорно и абсурдно, зато ярко, свежо, парадоксально и глубоко. И главное — свое. А вы чем похвалитесь? Что для ума и сердца предложить можете? Матерщину и похабщину?..»
Отложил я эту «Энциклопедию», талмудик увесистый, бросил читать… Стыдно мне стало за людей известных, от имени которых эти анектоды подаются… А уж гарнир к ним сам товарищ Раскин соорудил с приправой.
И вот что еще я подумал: «Это ведь хорошо, что эту книгу еще Гребенкин не видел. А то вдруг он посчитает ярлычок этот оскорбительным для себя и вызовет автора, товарища уполномоченного, на литературную дуэль? А то и просто на дуэль. Уполномочит его кто-нибудь из космоса, он и вызовет. Он — парень принципиальный, что решит — то и сделает. А еще у него в деревне есть родной брат Иван, скотником работает… Так он, когда делать нечего, чтоб от скуки не подохнуть, начинает коровам рога отшибать… А потом подойдет к быку, к бычаре, и завалит его кулаком в ухо… Чтоб слишком не бычал… Соблюдал дистанцию… А если Иван возьмет да соберется в Москву от скуки? Всякое может быть…» Поэтому, надо всегда думать, прежде чем говорить. Тем более — выражаться печатно.
А брату я сказал:
— Ты ее выбрось на помойку, книгу эту, там ей самое место.
Действительно, обидно мне стало за Гребенкина, за настоящего фантаста, за героя космоса и земли. Так что, не прав товарищ Раскин!
Гребенкину в звездолете — приветик с космическими прибамбасами!
А товарищу Раскину — привет с веселым ленинским прищуром!
«НА ТРОИХ», ИЛИ КАК Я КНИГУ СВОЮ ИЗДАВАЛ
Проходил я как-то по рынку… Среди вещей и продуктов книжный лоток увидел, развальчик… А книжных лотков сейчас везде много, в том числе и на рынках, хорошо, удобно! Хочешь — котлет с колбасой купи, а хочешь — и духовной пищи, о душе тоже не забывай.
А я всегда к книгам подхожу, когда время есть. Люблю книги. С детства у меня к ним любовь. Сам не пойму, что это за любовь такая непонятная?.. Водки мне — не надо, а книгу — дай. Только я хорошие книги люблю, а плохие мне и даром не нужны.
Ну, а коль временем я располагал, то, конечно же, подошел к лотку, не утерпел… А что? Время у меня действительно есть, даже, бывает, — навалом. Человек я сейчас — неработающий, к службе никаким боком не привязан, могу себе позволить.
Раньше, таких, как я, — тунеядцами называли и даже арестовывали. А теперь — нет. Теперь, хочешь — на боку лежи да поплевывай, хочешь — на ушах стой, ты — свободный человек. Вытворяй, на что ума хватит. И никто не имеет права на твою личность покушаться. Теперь у нас — как в Америке. Хорошо.
Ну, а раз сейчас все позволено, то и я пока на работу наплевал, она, как известно, не волк, в лес не убежит. Хожу среди людей, смотрю на них, иногда с изумлением, наблюдаю, подглядываю за ними, короче, получаю необходимые мне впечатления…
Но если кому-то покажется, что я просто так хожу, баклуши бью и дурью маюсь, то это не совсем верно. Я — делом занят. Серьезным. Я свои впечатления в блокнот записываю. Я, когда их побольше насобираю, может, и книжку издам.
А время сейчас такое стремительное, что во всех делах спешить надо. И книжки издавать — тоже. Если хочешь — надо издавать. И все! И — баста! А то все что угодно может произойти, в том числе и смешение полюсов. Кому тогда моя книжка нужна будет? Да никому. А мне, правда, книжку обязательно издать надо.
Склонился я над лотком, копаясь в книгах потихоньку… И — надо же! Почти сразу же попадается мне книга с очень интересным названием — «На троих». Она почти сверху лежала, как специально для меня приготовлена была. Сразу меня название это подкупило!
Схватил я ее, заволновался. Ах ты, думаю, название-то какое хорошее! Заинтриговало оно меня, почти загипнотизировало. Это кто ж такой умный его придумал? Вот молодец! В десятку угодил! Ведь в названии этом, если не поверхностно на него поглядеть, много чего заложено — и застолье, и серьезная мужская дружба, и братство, и солидарность, и общность интересов, конечно. А в центре застолья — братина стоит, круговая чаша. Конечно, расшифровал я его сразу, так оно меня по голове шарахнуло. Мне даже слегка обидно стало, что не я сам его придумал и использовал, а другие люди догадались. А я не успел. «Ах, такой-сякой, — заругал я себя, — все проворонил!»
Стал я её внимательно рассматривать: где издана, кто авторы? Ага… издательство «Голос»… Три автора… Вот они, на фотографиях, и спереди, и сзади на обложке сидят… Все — правильно, на троих получается… А фамилий — нет, фамилии, наверное, там, внутри… А один из авторов уж очень мне знакомым показался… Внешность у него колоритная: пышные кудрявые волосы и борода окладистая, тоже кудрявая… «Неужели, — думаю, — Игорь Тюленев, поэт из Перми?» Мы когда-то вместе в Литинституте учились. Он — на Высших Литературных курсах, а я — на пятом курсе очного отделения.