Полисмен выжидательно посмотрел на Питера. Он забыл обо всякой инициативе и полностью доверился этому гостеприимному и несколько эксцентричному джентльмену. Питер неуклюже зашагал по улице, засунув руки в карманы и беспутно надвинув нищенскую шляпу на самые глаза. Поравнявшись с домом 12, он замедлил шаг и оглядел окна. Окна первого этажа были распахнуты; дом уже пробудился. Он поднялся по ступенькам, на секунду прильнул к щелке почтового ящика, а потом позвонил. Дверь отворила служанка в чистеньком голубеньком платьице и в белом переднике с шапочкой.
— Доброе утро, — приветствовал ее Питер, слегка приподнимая свой головной убор. — Мистер О Халлорен дома? — Звук «р» был произнесен мягко, на европейский манер. — Я имею в виду не пожилого джентльмена, а молодого мистера О’Халлорена.
— Дома, — с сомнением ответила служанка, — только он еще не вставал.
— О, — пробормотал Питер, — рановато для визита. Однако мне нужно срочно с ним повидаться. Я... У меня дома произошла неприятность. Не могли бы вы попросить его?... Будьте так добры! Я пришел к вам пешком. — Данное правдивое замечание должно было вызвать жалость.
— Неужели, сэр? — участливо покачала головой служанка. — Вы и впрямь выглядите усталым.
— Пустяки, — ответил Питер. — Просто забыл поужинать. Но главное — увидеться с мистером О’Халлореном.
— Вам лучше войти, сэр, — решила служанка. — Попробую его разбудить. — Пригласив изможденного иностранца в дом, она предложила ему сесть. — Как мне о вас доложить, сэр?
— Петровинский, — как ни в чем не бывало произнес его светлость. Как он и ожидал, ни экзотическая фамилия, ни петушиное одеяние столь раннего гостя не вызвали у прислуги сильного удивления. Оставив его в маленьком уютном холле, забранном деревянными панелями, она направилась наверх.
Крутя из стороны в сторону головой, Питер заметил, что в холле совершенно нет мебели. Единственным источником света была люстра, висевшая у самой входной двери. Почтовый ящик представлял собой обыкновенную проволочную клетку с плотной бумагой на дне. Из глубины дома доносился запах поджариваемого бекона.
Очень скоро на лестнице раздались торопливые шаги, и взору Питера предстал молодой человек в халате.
— Это ты, Стефан? — крикнул он. — Мне доложили о тебе как о мистере Виски. Неужели Марфа снова удрала, или... Что за черт? Кто вы такой, сэр?
— Уимзи, — мягко представился Питер. — Уимзи, а не «Виски». Друг полисмена. Я просто заглянул к вам, чтобы поздравить с мастерским владением ложной перспективой; я-то думал, что она исчезла с лица земли вместе с непревзойденным Ван-Хуугстратеном или хотя бы с Грейсом и Ламбеле.
— О! — произнес молодой человек. У него была симпатичная физиономия, насмешливые глаза и заостренные, как у фавна, уши. Смех его прозвучал несколько уныло. — Выходит, с моим роскошным убийством отныне покончено! Хорошие вещи столь недолговечны! Ох, уж эти бобби! Надеюсь, они хотя бы устроили жильцу дома 14 славную ночку! Могу я спросить, что сделало вас участником этого дела?
— Мне всегда исповедуются несчастные констебли — ума не приложу, почему так происходит. Как только перед моим мысленным взором предстала личность в синем, которую бродяга цыганского вида пригласил заглянуть в щелку, я тут же перенесся душой в Национальную Галерею. Сколько раз мне приходилось глазеть через отверстие в черный ящичек и наслаждаться голландскими пейзажами, необыкновенно убедительно выполненными на четырех плоских стенках! Вы поступили чрезвычайно мудро, храня молчание. Ваш ирландский акцент мгновенно выдал бы вас. Насколько я понимаю, вы преднамеренно не выпускали к полицейским слуг.
— Скажите на милость, — спросил О‘Халлорен, усаживаясь бочком на столик, — вы что же, знаете наизусть, чем занимается любой из жителей этого лондонского района? Я не ставлю на картинах своего имени.
— Нет, — ответил Питер. — Подобно славному доктору Ватсону, констебль мог бы сделать из запаха скипидара должный вывод, однако он его не сделал. И все же вас выдал запах скипидара.
Насколько я понимаю, к моменту его первого появления аппарат все еще находился где-то поблизости.
— Под лестницей, — ответил художник. — Потом мы перенесли его в студию. Мой отец едва успел убрать его с глаз долой и снять табличку с номером «13», как на подмогу констеблю прибыло подкрепление. Столик, на котором я сижу, остался в столовой, где его можно было бы без труда обнаружить. Мой отец — бесподобный спортсмен: не могу нахвалиться на его присутствие духа, когда я перебегаю из дома в дом, а он держит оборону. Объяснить все было бы проще простого, здесь не потребовалось бы большой изобретательности; однако мой отец, как истинный ирландец, обожает наступать властям на фалды фрака.