Мартин провел день в мучительной лихорадке ожидания и в страхе, что Элизабет вот-вот внезапно уедет. Он час за часом кружил вокруг ее дома. Неопределенность реакции на его подарок мучила его ужасно. Он ведь знал, что едва ли дозволительно было писать в такой неприятно жесткой, конкретной форме и так беспощадно и бесцеремонно бестактно. И все же он испытывал своего рода радость, что наступило время неотменимых решений и от него больше ничего не зависит. Он пытался предугадать, какие последствия будет иметь для него отказ от преподношения. Это ведь было не то же самое, что отказ принять простое объяснение в любви; если Элизабет скажет «нет», всякая, даже мимолетная, встреча с ней окажется под запретом, и тем самым вся предыдущая жизнь Мартина будет прервана, как тонкая нить, ибо круг общения, где Элизабет и он были первыми лицами, окажется для него закрытым. И что тогда? Он еще раз обдумал все отвергнутые им раньше планы. Некоторая возможность оставалась только за двумя из них: возвратиться в среду, от которой он многие годы последовательно и с железной твердостью держался на отдалении, или окончательно ограничить ее своим собственным обществом. Снять где-нибудь, например во Флоренции, квартиру или построить дом, много ездить, держать свои творения при себе, скрывая их от других, или найти для себя издателя. Третий путь — это был револьвер или расщелина в глетчере высоко в горах, но Мартин всегда в большой строгости держал от себя подальше мысль о самоубийстве, возможно, инстинктивно сознавая, что у его и без того несчастливой жизни эта подспудная мысль отберет последнюю вспышку света — его неодолимую гордость. Вот и сейчас этой мысли не суждено было одержать над ним верх.
Успокоился Мартин только к вечеру. От Элизабет вестей не было, она не приняла решения, и у него оставалась возможность уговорить ее в последнем их разговоре. Он решил использовать эту возможность настолько взвешенно и разумно, насколько это было возможно, а потому принял ранним вечером сильное снотворное и проснулся на другой день весьма поздно.
Элизабет тоже решила оставить все на волю последнего визита Мартина. Утром, проснувшись рано после беспокойно проведенной ночи, она постаралась хладнокровно справиться с возбуждением.
Поэт явился в тот же час, что и накануне. Она приняла его спокойно и приветливо в музыкальном салоне. Они обменялись будничными вопросами и ответами. Поэт начал бой первым.
— Могу ли я спросить, Элизабет, прочитали ли вы мое приношение?
— Вы хотите, чтобы я поблагодарила вас?
— Я этого не говорил. Но я создал это небольшое поэтическое сочинение, полный сомнительной надежды, что оно будет понято вами. Припоминаете, я уже однажды вечером рассказывал вам о нем?
— Я помню, и я думала о том, читая ваши стихи. Еще я с радостью вам скажу, что не читала ничего лучше. Вы пользуетесь словами и рифмами как ювелир, работающий с золотом.
— Вы очень добры…
— То, что я была несколько удивлена содержанием ваших стихов, думаю, вам и без того ясно…
— Я понимаю, хотя…
— Никаких «хотя»! Я и не знала, что относительно вещей, сказанных вами, разрешено больше, чем только о них думать.
— А думать о них разрешено?
— Вы софист! Но если вы спросите меня, то да, думать разрешено обо всем.
Возникла пауза. Элизабет нервно рылась в стопке нот. Мартин медленно, хотя и взволнованно, ходил по комнате и наконец остановился у окна. Его голос звучал робко и напряженно:
— Элизабет! Можно мне задать вам один вопрос?
— Спрашивайте!
— В тех словах и рифмах правда?
Пианистка тоже встала и неуверенно прошлась по комнате. Она снова услышала голос Мартина:
— Вы не хотите мне ответить?
— Нет, на этот вопрос я отказываюсь отвечать.
— Тогда… Видите ли, для меня будет невозможно когда-либо снова увидеть вас, если я не получу ответа.
— Я знаю.
— И тем не менее отказываете мне в ответе?
Она молчала.
— Элизабет!..
Она снова принялась ходить взад и вперед. Он последовал за ней и остановился рядом, взглядом принуждая ее тоже остановиться.
— Я надеюсь, вы не станете угрожать мне в моем собственном доме, господин Мартин?
— Не знаю. Вы возбуждаете меня так сильно и можете оказаться совершенно беззащитной, если я сейчас схвачу вас, прижму к себе и покрою поцелуями…