Постепенно я осмелел и даже проник несколько раз в сад. Ворота, как правило, стояли открытыми, и я прятался за высокими кустами, сквозь которые просматривались все дорожки в саду и виден был небольшой летний павильон, облюбованный Исабель, чтобы проводить в нем первую половину дня. Я торчал там часами, не чувствуя ни голода, ни усталости, и каждый раз меня била дрожь блаженства и страха, как только я видел прекрасную даму.
Однажды я встретил в лесу болонца и с удвоенной радостью ринулся на свой пост, точно зная, что его нет дома. По той же причине я пробрался поглубже в сад и спрятался недалеко от беседки в густой листве лаврового куста. Услышав невнятный шум, я понял, что пришла Исабель. Один раз мне даже показалось — я слышу ее голос, но так тихо, что не был в этом уверен. Я терпеливо ждал в своей изнурительной засаде, что увижу ее лицо, и при этом испытывал неотступный страх, что ее супруг может возвратиться домой и случайно обнаружить меня. К великому сожалению и досаде, окно павильона с моей стороны было задернуто голубой шелковой занавеской, что не позволяло мне заглянуть внутрь. Зато меня успокаивало немного, что со стороны дома меня нельзя было увидеть.
Прождав более часа, я вдруг заметил, что голубая занавеска шевельнулась, словно за ней кто-то стоял и выглядывал в щелочку в сад. Я затих и ждал в величайшем возбуждении, что произойдет дальше; меня отделяло от окна не больше трех шагов. По лбу бежали струйки пота, а сердце отчаянно колотилось; я даже опасался, что это может кто-то услышать.
То, что случилось, поразило меня сильнее, чем выстрел в самое сердце. Занавеску отдернули резким рывком, и из окна молниеносно и бесшумно выпрыгнул мужчина. Едва я оправился от безмолвного удивления, как тут же впал в другое, поскольку в следующий же момент узнал в смельчаке моего врага — кузена. Вспышкой молнии озарило меня понимание всего случившегося. Я задрожал от ненависти и ревности и был близок к тому, чтобы выскочить из кустов и наброситься на него.
Альвис встал на ноги, улыбнулся и осторожно огляделся по сторонам. Сразу после этого из павильона через дверь вышла Исабель, обогнула его, подошла к кузену, улыбнулась и тихо и нежно шепнула: „Иди же, Альвис, иди! Адье!“
Она повернулась к нему лицом, он обнял ее и прижался губами к ее устам. Они поцеловались один только раз, но это был такой долгий и жаркий поцелуй, такой страстный, что мое сердце сделало за эту минуту тысячу ударов. Еще никогда я не видел такой буйной любви, о какой мне до сих пор было известно только из стихов и новелл, в непосредственной близости, а вид моей дамы, красные губы которой жадно и ненасытно искали рот моего кузена, буквально лишил меня рассудка.
Этот поцелуй, господа, был для меня слаще и горше любого другого, который я когда-либо испытал, целуя сам или когда целовали меня, за исключением, пожалуй, одного, о котором я вам сейчас расскажу тоже.
В тот самый день, когда моя душа трепетала как раненая птица, мы получили на завтра приглашение в гости к болонцу. Я идти не хотел, но отец приказал мне принять участие. И я опять провел целую ночь без сна и в мучениях. Мы оседлали лошадей и размеренным шагом поскакали к соседям, въехали в ворота, миновали сад, в который я так часто пробирался тайком. И если мне в высшей степени тоскливо и муторно было на сердце, Альвис с улыбкой поглядывал на павильон и кусты лавра, что приводило меня в бешенство.
И хотя на сей раз я не то чтобы не сводил глаз с Исабель за столом, однако каждый взгляд доставлял мне адские мучения — напротив нее сидел ненавистный мне Альвис, и едва я взглядывал на прекрасную даму, перед глазами тут же всплывала вчерашняя сцена. Тем не менее я время от времени смотрел на ее прелестные губы. Стол был превосходно убран яствами и винами, беседа текла весело и непринужденно, а мне кусок не шел в горло и я не принимал никакого участия в разговоре.
Послеобеденное время, протекавшее для всех в веселье и радости, тянулось для меня бесконечно, словно последняя неделя поста.
Во время ужина в дверях появился слуга и доложил, что явился нарочный и хочет поговорить с хозяином. Господин встал, извинился перед гостями, пообещал вскоре вернуться и вышел. Кузен мой взял инициативу в свои руки, и беседа возобновилась. Но отец, так мне показалось, догадался про Альвиса и Исабель и развлекался тем, что поддразнивал их всяческими намеками и странными вопросами. Так, между прочим, он шутливо спросил даму: „Скажите, донна, кого из нас троих вы захотели бы осчастливить поцелуем?“