7.
Было еще несколько встреч - торопливых, неуютных, приносящих чаще тоску и даже злость, а вовсе не радость. Она приезжала на последней электричке, когда я уже переставал ждать. И уезжала рано утром - на работу, либо посередине дня, если это был ее выходной. Иногда она просто говорила на том конце провода: "Сегодня я работаю, а завтра тоже не получится - мы с Сашей собирались...". Усталая и вечно недосыпающая, она хотела успеть всюду, не ругаться ни с кем; и я при этом был человеком, который все равно скоро уезжает, который однажды уже уехал, сказав: "Ты же понимаешь..." У нее начался отпуск, который тоже никак не был связан со мной: неделю она собиралась провести у бабушки, потом еще неделю - в походе на байдарках. За пару дней до ее отъезда мы поругались. Это была одна из тех ненужных коротких встреч, которая не принесла ничего, кроме раздражения. Я позвонил только через два дня - она собиралась на поезд, и добраться до центра за сорок минут я уже не смог бы. Ей действительно нужно было отдохнуть, да и у меня оставалось всего две недели, а я еще не видел многих знакомых и не был во многих местах, которые нужно было обязательно посетить за время этого короткого отпуска. Деньги тоже кончались, и я уже подумывал о том, что слишком много отложил на билет и что можно потратить еще чуть-чуть.
Между бабушкой и байдарками у нее был день, и это был день нашей последней встречи. Ее встречали на Московском, шел проливной дождь. Два часа, которые я провел у нее дома, были наполнены типичными в таких случаях банальностями. Ее торопили (она уходила в поход в этот же вечер), кто-то звонил, и она отвечала ему удивительно ласковым голосом. Я пил чай и говорил гадости. Было также несколько совсем не банальных моментов, которые, наоборот, были настолько наполнены содержанием, что их невозможно просто так описать здесь: в них можно было только принимать участие, и я это участие принял, но теперь даже и не могу с точностью сказать - а было ли там тогда что-то такое, или я просто выдумал это сейчас, сидя на берегу реки Мононгахелы и глядя на фонари набережной, которые, со своими длинными отражениями в воде, очень похожи на свечки в Софийском соборе Новгородского кремля...
Чем нежнее ведут себя люди при расставании, тем тяжелее им расставаться. C другой стороны, когда один из них это понимает и начинает намеренно вести себя грубее - второму становится еще тяжелей. А если это понимают оба... Чем-то средним между эскимосским поцелуем и поцелуем слонов мы закончили-таки наше затянувшееся прощание в подъезде, и я вышел на улицу, чувствуя спокойную, почти незаметную грусть. И вместе с тем - облегчение. Я снова был - эх, еще одна красивая банальность, это нужно не говорить, а чувствовать - никому не нужным и свободным. А может быть, свободным и никому не нужным. Что-то там в математике не меняется от перестановки слагаемых, хотя и выглядит по-другому. А что-то меняется, хотя выглядит также. Я сунул руку в карман за сигаретами - кроме сигарет и чьей-то зажигалки, в кармане оказалась еще коробочка из-под духов, в которой лежал маленький стеклянный слон. Зеленый. Я хотел вынуть его и посмотреть, но вместо этого вынул сигарету и закурил, а слоника в коробке переложил из кармана в сумку, чтобы он не поломался.
8.
Кошка. Привет, Кошка. Которая гуляет... Гуляющая. Сама по себе. И не только по себе. Иногда по мне. Кошка - ладошка. Ладошкой гуляет. Иногда по мне. А теперь уже - нет. Теперь я черти где. Кошка - кот. Во! Кот в Сапогах. У чертей на рогах, где?... Ладно, потом. С Людоедами воевал. Кошка моя, кошка. Гуляет по Питеру. По Ленинграду. Ленин Град. И я прикачу назад, в каменный Ленин Град. Где кошка. Где мышка. Уронила банку. Чижа слушает. "Должен же кто-то слушать мои простые сонеты!". Сигареты. Читает Гальперина, что я оставил. Мурлыкает. Киска. Купила бы "Wiskas"? Хрен вам, это только негры в Приюте Армии Спасения едят. Черные кошки. Рожки? Ага, рога. А у меня тут что? Скука. Устану и вернусь. Нет, тут работа. Закончу и уеду. Какая, к черту, работа? Все тот же ветер в башне...............
"Привет, моя милая Кошка, гуляющая сама по себе, гулявшая когда-то по мне мягкой своей ладошкой. Я, твой Кот в Сапогах, теперь у чертей на рогах - чертям наставляют рожки ихние черные кошки. Средь них, поедающих "Wiskas", я кисну от скукоты - нету, нету беленькой киски, веселой и умной, как ты, которая бродит сама по себе в далеком городе на Неве, а нагулявшись, дымит сигаретой, читает мои простые сонеты, а также книжку "Играем блюз", и что-то мотает себе на ус. Я тоже мотаю чего-то, но тут ещее есть работа - перехитрить Людоеда. Вот перехитрю - и уеду. Не вечно же с ветром в мозгах в геройских скакать сапогах! И я прикачу назад, в каменный Ленин Град, где самая милая Кошка гуляет сама по себе, где будет гулять по мне та ласковая ладошка."
По аэропорту быстрым шагом шли аккуратно одетые парень и девушка. Она - в белом и голубом, он - с переговорным устройством. Я догнал их и пошел рядом.
- Не подскажете, где здесь можно достать конвертик?
- Мы Вам можем дать, - ответил парень.
- А Вы на чем летите? - поинтересовалась девушка.
- На "Балкане".
- Ну-у-у! - смешным хором протянули они.
- Так Вам у болгар и надо конверты спрашивать.
- А вы кто?
- А мы "Air France"!
- А я вот как раз хотел через Париж лететь, да билетов уже не было. Следующий раз - обязательно. - Ну идемте, так и быть, дадим Вам конвертик.
9.
- Алле?
- Здорово, чучело.
- Это ты?! Привет! Ого, сколько ж у вас?!...
- Около четырех.
- Ни фига себе ты гуляешь!
- У нас ведь суббота! Я тут учился в биллиард играть. С соседями моими. Ты получила мое письмо?
- Получила. Мур-рр... Все не соберусь ответ написать.
- Ну как ты там, вообще?
- Да все нормально. На самом деле, только что встала. На работу собираюсь... Да, я в Новгороде была снова! С Сержем.
- Молодец. Ты как, нового мужика себе не нашла еще?
- Ну-у... Тут вот Саша сидит, телевизор смотрит...
- Ага. Помирились, значит...
- Ну, вроде как. А ты, значит, сразу расстроился?
- Да нет, наоборот... Я думал - поломал тебе всю жись опять; а у тебя, вишь, все в кайф, ну и здорово. Я в Болгарии сережки классные купил, из какого-то камня. А потом вспомнил, что у тебя уши-то не проколоты...
- Да. Но ты ведь найдешь, кому подарить. Как твоя француженка?
- Не приехала еще. Тут вообще никого еще нету. Жарища и скука... Слушай, хорошо бы мой следующий отпуск с твоим совпал...
- Конечно! Съездим куда-нибудь вдвоем. На море.
- Я постараюсь следующим летом... Shuddup, you morons! Тут эти пьяные уроды сидят, ждут, когда я договорю с "другим полушарием"... Мы собрались "Doors" послушать перед сном.
- Ха, ты там так звучишь, что похоже, вокруг тебя там дюжина девиц...
- Да не, только эти, америкосы мои... Ну ладно, слушай, не буду деньги наматывать, закругляюсь. Ты пиши хоть, что ли.
- Напишу.
- "Напишу, напишу"... А-а, все вы так говорите.
- Ну-ка, эй! Не вешай нос!
- Ладно. В общем, давай. Всем приветы.
- Ну пока.
- Ну пока.
Клок. Би-ип... Би-ип... Би-ип... Ту-ру-ру... "If you'd like to make a call, please hang up and dial again."
1995, Morgantown WV, USA Сап-Са-Дэ
Привет, брат!
Привет, брат!
Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.
Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать тебе не только хорошие слова, но и плохие.
С каких начать?
Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.
Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за это ругал.
Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.