Теперь на этом месте маленький скверик, и мало кто знает, что тут прежде стоял дом и в нем жили люди.
Зажигательная бомба попала на крышу дома в Лаврушинском переулке, где жили писатели; поэт Борис Пастернак, дежуривший вместе с товарищами на крыше три ночи подряд начиная с 22 июля, писал жене: «Сколько раз в течение прошлой ночи, когда через дом-два падали и рвались зажигательные снаряды… я мысленно прощался с тобой…»
В одну из ночей в этом 12-этажном доме разнесло взрывом сразу пять квартир в подъезде, в том числе квартиру Константина Паустовского. Хозяин этой квартиры уже был на фронте.
Тяжелый фугас угодил в Вахтанговский театр. Он был пуст в это время, но дежуривший на крыше артист Куза погиб. В газетах об этом ни слова не было…
Налетчики, конечно же, бомбили прицельно, несмотря на то что город под ними лежал словно застывшая лава, без единого проблеска. Попадали иногда удивительно точно. Бомба, превратившая в груду кирпичей большой дом на Серпуховке, предназначалась, без сомнения, Заводу им. Владимира Ильича, где делали бомбы, снаряды, гранаты и стрелковое оружие. Я знаю, потому что моя тетка, тогда совсем молодая девушка, работала на нем. Завод и сейчас на том же месте стоит. Только уж снаряды не делает.
Особенно старательно немцы метили в Кремль. На его территорию попало 15 авиабомб, одна из них пробила крышу Большого Кремлевского дворца, но, по счастью, не взорвалась. О потерях нигде не сообщалось, но начальник Генштаба Б. М. Шапошников в своей книге говорит, что людские потери в Кремле были очень значительны.
И уж совсем удивительно, что немцы, несмотря на строжайшую тайну, знали, где в точности находится Ставка Верховного главнокомандующего — на улице Кирова, — и прицельно ее бомбили.
21 сентября 1941 года бомба упала на крышу Генерального штаба. Это была «зажигалка», и дежуривший на крыше рядовой Александр Тетерин сумел приблизиться к ней и закрыл пылающий факел своим телом. Он погиб.
Через месяц фугас взорвался во дворе Генерального штаба, убил троих шоферов и ранил 15 командиров. Генерал А. М. Василевский и член правительства Г. М. Маленков тоже получили ранения, но не позволили в госпиталь себя увезти.
Как ни странно, московские памятники практически не пострадали. Некоторые из них были обложены мешками с песком, и это, конечно, спасало. Но мощная бомба, взорвавшаяся в конце ноября 41-го у Никитских ворот, оторвала голову памятнику Тимирязеву. Только через несколько дней ее нашли на крыше одного из домов на Арбате и вернули на законное место. Той же осенью бомба упала во двор городской усадьбы Л. Н. Толстого, выворотила несколько деревьев, но большого ущерба не причинила.
После войны, подсчитывая урон, понесенный столицей в результате бомбежек, вписали в перечень и дом М. Ю. Лермонтова на Садово-Спасской, но просчитались в азарте: дом этот ретивые головы снесли еще до войны.
Потери же были такими. За все годы Великой Отечественной в Москве бомбами было разбито 402 жилых дома и 22 промышленных предприятия взорваны. Погибло. 1327 человек. Эта цифра покажется поразительно маленькой, если вспомним, что 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке за один час погибло втрое больше.
Москву бомбили долго еще, в основном по ночам, но с 18 октября 1941 года регулярными стали и дневные налеты. Потом они стали как бы захлебываться: наступили морозные декабрьские дни, наши войска впервые за время войны погнали гитлеровскую армию в обратную сторону, и это стало для нее началом конца.
Москва долго еще не зажигала огней, но с 1943 года бомбить ее у врага уже не было сил.
Ставки в Ставке
Долгое время особняк этот, примостившийся в самом центре Москвы, неподалеку от станции метро «Чистые пруды» на Мясницкой, скрывался от людских глаз за высоким, глухим деревянным забором. В довоенной столице двухэтажный особнячок, нельзя сказать, что какой-то особо нарядный или кокетливый, как многие старые городские дома русских дворян, служил тем не менее украшением улицы и поневоле обращал на себя внимание. Казалось, он чудом выстоял в вековечной борьбе с могучими каменными громадами, со всех сторон его потеснившими…
А так — что в нем? Для Москвы-то здание как будто вполне обычное. Перед самой войной детские голоса оживляли небольшой сад перед домом, а потом, можно сказать, с первых военных дней вокруг него вырос забор без щелей, по соседству с которым расхаживали неприметные личности в штатском. И дом словно исчез. Будто его и не было тут никогда.