Удивительная способность историй раби Нахмана пробуждать от духовного сна во всех его проявлениях определяется единством формы и содержания. Занимательное повествование идет своим чередом, но при этом оно настолько многослойно, что слушатель или читатель вновь и вновь возвращается к рассказу и размышляет о нем, пытаясь расшифровать закодированный в нем смысл - и как наставление для всех, и как назидание для него лично. А такой непростой труд побуждает человека к постоянному духовному бодрствованию и развитию.
ЯЗЫК ОРИГИНАЛА И ПЕРЕВОДЫ.
"Истории о необычайном" рассказаны на идиш, однако записаны раби Натаном на иврите и в таком виде впервые увидели свет. Правда, в последующих ранних изданиях, учитывая желание автора, к "Историям" добавляли их перевод на идиш. Раби Натан стремился сохранить в ивритском тексте все особенности речи и стиля своего учителя, поэтому язык так шершав, а иногда малопонятен. Осознавая это, раби Натан принес свои извинения за изобилие чуждых ивриту выражений (за "грубый язык" по его словам), объясняя это желанием быть возможно ближе к оригиналу, прозвучавшему на идиш (6).
"Истории о необычайном" переведены на множество языков, не раз переложены и на литературный иврит. Переводчики и стилисты пытались по мере сил украсить язык оригинала, ускорить развитие сюжета и т.п. Это приводило к тому, чего так страшился раби Натан: мелкие стилистические улучшения и сокращения вносили искажение в смысл. Не следует забывать, что и по форме, и по содержанию "Истории о необычайном" выполнены искусной рукой мастера, их фабула тщательно выстроена, в повествование вплетены различные нити, так что все подробности и детали сочетаются в едином творческом замысле и рассказ в целом ведет к намеченной автором цели (7). И потому даже легкие стилистические поправки рвут тонкую ткань повествования, уводя от авторского замысла. Это в равной мере касается и "исправленных" переводов, и литературных обработок на иврите (8). Перевод, который мы предлагаем вниманию читателей, выполнен с максимальной точностью (9). Оригинальной версией "Историй" большинство ученых считают ту, что сохранилась на идиш. Именно она запечатлелась в памяти тех, кто впервые перевел текст на иврит (10).
Как бы ни был точен и хорош перевод, все равно в полной мере оценить достоинства историй раби Нахмана можно лишь на идиш, с его неповторимым ароматом "идишкайт", с не поддающейся переводу атмосферой еврейского местечка, с идиомами и словосочетаниями живого разговорного языка украинского диалекта идиш восемнадцатого-девятнадцатого веков. Однако не этот диалект лег в основу литературного идиш, и живых его носителей сегодня практически не осталось.
ОБЪЯСНЕНИЯ И КОММЕНТАРИИ.
Даже самые простые из сказок раби Нахмана наделены незаурядным смысловым потенциалом. Большая их часть - сложные аллегории. Как уже отмечалось выше, их многозначность и глубина соответствовали авторскому замыслу и проистекали из него. Объяснения и комментарии не претендуют на то, чтобы исчерпать эту глубину, раскрыть все смысловое богатство источника. Тщательный анализ и всеобъемлющее истолкование "Историй о необычайном" потребовали бы огромных технических усилий, в частности, создания сложнейшего справочного аппарата со всеми необходимыми отсылками и цитатами. Реальным представляется поэтому единый стержневой комментарий, апеллирующий к кабалистическим и хасидским источникам и к самому раби Нахману. В нашем случае не представляется целесообразным глубоко погружаться в истолкования частностей и деталей. Смысловые пласты сказок и отдельных фрагментов, оставшиеся неосвещенными, иногда затрагиваются намеком в кратком предисловии к каждой истории либо в комментариях к ней. В целом же они или остаются нераскрытыми, или о них лишь мимоходом упоминается. Часто тот или иной фрагмент допускает несколько прочтений на разных смысловых пластах, и поэтому истолкование могло бы пойти иными путями. Объяснения и комментарии лишь намечают направление, создают смысловое поле, пользуясь которым читатель сможет самостоятельно отыскать все "семьдесят ликов" Торы, обратившись к приведенным указаниям и отсылкам, призванным помочь ему в этом. Его ожидают находки, скрывающиеся в оттенках и деталях либо в целостном звучании каждой истории, - те вечные, вновь и вновь открываемые грани, которые особенно дороги, когда приходишь к их пониманию самостоятельно.
ОБЩИЙ СМЫСЛ "ИСТОРИЙ".
Несмотря на сложность и запутанность символики, сквозь "Истории о необычайном" проходит ряд постоянных символов. Дело в том, что символика раби Нахмана выражает не столько интимный внутренний мир художника, сколько реалии традиционной еврейской мысли, общие положения Кабалы. Правда, многие вещи раби Нахман интерпретирует по-своему либо добавляет свое видение к устоявшемуся, однако и это - лишь новая струя в потоке многовековой еврейской мысли, особенно в ее кабалистическом и хасидском руслах. Поэтому выбор исходного символического ряда не зависит от раби Нахмана, он не случаен, а обусловлен той материей мысли, в которой - интеллектуальные корни автора "Историй". Именно из нее он строит, развивает ее и обогащает. Творчество раби Нахмана, понятно, не охватывает еврейскую интеллектуальную и духовную традицию во всей ее широте, фокусируясь на некоторых аспектах. Это придает "Историям", на первый взгляд совершенно разным, определенное единство, внутреннее и внешнее, позволяющее говорить об общем смысле. Сквозь большую часть "Историй" проходит лейтмотив исправления мира, тема приближения Геулы - Избавления. Галут - Изгнание - это не только состояние еврейского народа, но и состояние мира, из которого изгнано Божественное присутствие. Это глубоко ущербный мир, почти непроницаемый для света святости. Предназначение еврейского народа, в особенности его духовных руководителей и цадиков, над которыми возвышается Машиах (Мессия), привести в этот мир Избавление, с которым будет достигнута полнота и совершенство. Большинство рассказов раби Нахмана посвящены разным аспектам этой проблемы. Некоторые из них подходят к ней как к всемирной, в центре других - личность с ее внутренней борьбой, а в третьих подробно трактуется ожидаемый приход Машиаха. Вместе "Истории" дополняют друг друга, образуя цикл, который можно было бы назвать "Хаос и Исправление".
ЦАРЬ.
В большинстве историй раби Нахмана царь или император - это Всевышний. В некоторых рассказах этот персонаж символизирует нечто иное, что именно постепенно выясняется из контекста. Но когда повествуется о единственном царе, о "царе над царями" - это, несомненно, Творец. Этот символ - один из древнейших в еврейской культуре. Несколько раз он появляется в Торе, фигурирует в книгах пророков, а затем постоянно встречается в Талмуде и мидрашах, там вступительные слова "притча о царе" почти всегда означают, что речь пойдет о Всевышнем, и то же самое касается кабалистической и хасидской литературы. Парадоксальной особенностью историй раби Нахмана является то, что символический образ царя в них обычно вынесен за сюжетные скобки. Царь не участвует в действии как один из персонажей. Не раз и не два говорится о "царе, что некогда жил", или о "царе, который умер". По сути дела, это не должно нас удивлять. В той сфере, откуда черпает свои темы раби Нахман, характерной чертой Создателя является Его сокрытие от творений. В сотворенном Им мире Он не действует явно и не открывает Свой лик, Дарующий жизнь всему сущему. Первопричина всего, Он не раскрывается в уродливом, деградирующем, темном мире изгнания. Суть этого вырождающегося искаженного мира в том и состоит, что Всевышний не открывается в нем. С другой стороны, тот мир, в котором Царь царей действительно царствует, в котором Он раскрывает свою власть, - это мир избавленный, целостный, совершенный. В определенном смысле сотворение мира и наделение человека свободой воли и есть начало "сокрытия лика", начало изгнания, когда кажется, что "оставил Г-сподь Свою землю" (11). Правда, Б-г действует из Своего сокрытия (Он направляет изнутри сюжет), но это тайное действие, незаметное для глаз. В руках человека выбор: возвратить ли миру присутствие Всевышнего, привести ли в мир Избавление. Это задача каждого человека и всего Израиля в целом. Поэтому не царь главное действующее лицо в историях раби Нахмана, а люди, ищущие Его. И действительно - почти в каждой истории царь создает исходные условия, саму ситуацию, а на долю героев выпадает продолжить труд исправления мира.